Драка была грязной. Однажды Ронан упал, и Роберт Парриш размахнулся, чтобы изо всей силы пнуть его в лицо. Ронан инстинктивно парировал удар предплечьями. Парриш нагнулся, чтобы освободить его лицо для своего удара. Рука Ронана взметнулась, как змея, и Парриш рухнул на землю рядом с ним.
Адам все еще пытался собраться с силами; его отец и Ронан колотили и пинали друг друга. На стенке трейлера заиграли красные и синие короткие вспышки, освещавшие поле мерцающим светом. Примчались копы.
Мать прекратила вопить.
Зато завыли сирены. Адаму позарез нужно было найти в себе силы встать, сделать несколько шагов, немного подумать, а потом остановить Ронана, пока не случилось чего-нибудь ужасного.
— Эй, сынок… — Перед Адамом присел на корточки полицейский. От него сильно пахло можжевельником. Адам подумал, что от такого запаха может и дух перехватить. — Ты как, в порядке?
Опираясь на протянутую руку полицейского, Адам с трудом поднялся. Поблизости другой полицейский отдирал Ронана от Роберта Парриша.
— В порядке, — пробормотал Ронан.
Полицейский убрал руку, но тут же снова поспешно подхватил Адама.
— Эй, парень, ты вовсе не в порядке. Ты не пьян?
Ронану, вероятно, задали тот же самый вопрос, потому что он принялся громко кричать. Его монолог состоял из множества ругательств и обещания «еще задать».
У Адама перед глазами то расплывалось, то прояснялось, то расплывалось, то прояснялось. Он лишь смутно видел Ронана.
— На него наручники надевают? — изумленно спросил он.
Быть того не может. Неужели он из-за меня попадет в тюрьму?
— Ты пьян? — повторил полицейский.
— Нет, — ответил Адам. Он все так же нетвердо держался на ногах; стоило ему лишь немного пошевелить головой, как земля начинала раскачиваться. Он понимал, что похож на пьяного. Ему необходимо было пересилить себя. Совсем недавно он прикасался к лицу Блю. Тогда ему казалось, что для него нет ничего невозможного, что весь мир плавно парит вокруг него. Он пытался вернуть в себе это ощущение, но оно казалось совершенно апокрифическим.
— Я не…
— Что ты не?
Не слышу на левое ухо, — подумал Адам.
Его мать стояла на крыльце и, прищурившись, наблюдала за ним и полицейским. Адам знал, о чем она думает, потому что она много раз говорила это вслух: «Ничего никому не рассказывай, Адам. Говори, что упал. Ты ведь тоже был отчасти виноват, правда? Мы сами между собой во всем разберемся, по-семейному».
Если Адам выдаст отца, вся его жизнь обрушится. Если Адам выдаст отца, мать никогда не простит его. Если Адам выдаст отца, то никогда не сможет вернуться домой.