— О, да, совершенно верно. Мы сделали круг из семи камней, рассчитывая, что он придется на середину силовой линии, и подбирали для каждого из них точное место, пока не получили в центре самые высокие показатели уровня энергии. Примерно так же, как перемещают призму, чтобы сфокусировать свет.
— И тогда с вашего спутника слезла кожа?
— В общем, да. Он снимал показатели в центре и… к великому сожалению, я должен признаться, что не запомнил точно, что именно он сказал, потому что был слишком поражен тем, что произошло потом. Он сделал какое-то не слишком серьезное замечание, или пошутил, или что-то еще в этом роде… Вы же знаете молодежь, Ганси тоже может быть весьма легкомысленным…
Блю сомневалась в том, что Ганси может быть подвержен легкомыслию, но мысленно решила как-нибудь в будущем приглядеться получше.
— …и сказал что-то вроде «вылезти из кожи», или «сбросить кожу», или еще что-то вроде того. И тут же именно это, в буквальном смысле, и произошло. Я не берусь судить, каким образом эти слова вызвали какую-то реакцию, и не думаю, что мы пробудили эту линию. Если и пробудили, то не так, как следовало бы. Но что есть, то есть. Удручающий исход.
— Если не считать того, что ваш спутник остался жив и сможет потом хвастаться, — сказала Блю.
— Ну, вообще-то этой историей следовало бы хвастаться мне, — ответил Мэлори.
Блю решила, что это шутка, поэтому она без всякого зазрения совести рассмеялась. Потом поблагодарила Мэлори, сказала ему пару любезностей, выслушала любезности от него и повесила трубку.
Ноа нигде не было.
— Ноа! — позвала она в пространство. Ответа не последовало, зато снаружи хлопнула дверь машины и послышались голоса.
Блю повторила про себя: «Мой коллега просто-напросто вылез, можно сказать, из собственной кожи». У нее в отношении к смерти не имелось никакого «пунктика», но даже ей представившийся образ показался очень ярким и ужасающим.
В следующий миг хлопнула входная дверь, и по лестнице загрохотали быстрые шаги.
Первым в комнату вошел Ганси. Он определенно не ожидал увидеть здесь кого-нибудь, потому что на его лице было написано явное страдание. Увидев Блю, он ухитрился сразу же заменить его сердечной улыбкой, которую словно извлек невесть откуда.
И это получилось у него очень убедительно. Блю отчетливо видела, каким было его лицо секундой раньше, но все равно ей оказалось трудно убедить себя, что эта улыбка деланая. А постичь, зачем мальчику, живущему такой безмятежной жизнью, как Ганси, нужно было учиться мгновенно накидывать на себя столь правдоподобную маску счастья, она не могла.