Никса посмотрела на меня и гавкнула, голос свой проверила.
- Оно передается от человека к человеку. Я сразу поняла, что у него получится.
- А у меня?
- Ты же не веришь…
- С научной точки зрения это ерунда. Невозможная вещь.
- Тогда у тебя ничего не получится.
- Конечно, нет. И ни у кого не может такое получиться.
- Не может? А ну, смотри!
Она бросилась вниз по ступеням. Никса за ней. А я остался стоять. Что мне еще оставалось делать? Зеленая волна двинулась вниз по проспекту. Сверху все было отлично видно. Ну и явление природы! Там, внизу и впереди, была тополиная аллея, и вот по ней-то зашагал светло-зеленый изумрудный цвет. Движение зелени даже немного опережало ее. Поэтому, наверное, на ровном месте я и не заметил ничего, там я шел среди уже распустившейся зелени.
Я догнал ее и сказал:
- Попробую сам.
Но у меня ничего не получилось. Я и убеждал себя, и настраивал, я вроде бы и любил лес, и хотел, чтобы он зазеленел, но ничего, ничего у меня не получалось. Я мог бы так идти сколько угодно среди голых деревьев, пока бы не пришло время распуститься им самим.
В общем, я оказался неспособным делать чудеса.
У меня нашлось другое занятие: показывать ей город. Так и ходили мы с ней до самой ночи, и собака, устав, еле плелась за нами.
Она осталась у меня. Может, ей была нужна рядом с собой обыденность. Может, чудеса невозможны без чьей-то ординарности… Но уж мне-то эта тайна была очень, очень нужна.
И теперь я каждый год жду весну, жду пору, когда деревья вот-вот начнут распускаться, и иду среди голых стволов. Но деревья так и остаются голыми. А потом мы идем с ней, и Никса бежит за нами. И тогда все вокруг начинает зеленеть. Но я не завидую, я тихо радуюсь, и каждый раз у меня возникает надежда, что когда-нибудь и я научусь оживлять лес.
В двадцати шагах ничего нельзя было рассмотреть, такой стоял туман. Только электрические фонари да подслеповатые фары автомобилей тускло светили размытыми желтыми пятнами. Полета градусов ниже нуля! Редкий скрип шагов да пронзительные гудки машин, и холод, холод… И в Усть-Манске, и в его пригородах, и на тысячи километров вокруг. Я бежал из гостиницы в клуб электромеханического завода, где в двенадцать часов открывалась конференция, бежал быстро, потому что был в легких ботинках и осеннем пальто. Нос совершенно онемел, и хотелось сунуть его под мышку. И еще мне хотелось, чтобы мороз отпустил и я смог бы посмотреть на свой Усть-Манск, побродить по его новым кварталам, зайти к кому-нибудь из старых друзей в гости, а потом пойти в городской парк, как когда-то давным-давно, покататься там с горок, потерять шапку и найти ее набитую снегом, и смеяться, и играть в снежки, и дурачиться… Десять лет я не был в Усть-Манске, а до этого прожил в нем двадцать лет.