Известковый фасад дома, где живет один мой товарищ, превратился в мраморный, ядовито-розового цвета. Исчез виноград, который увивал террасу, нет больше колодца — ничего больше нет. Только жуткий фасад из розового мрамора. Я спросил: «Какого черта вы это натворили, идиоты?» Он ответил, что недавно состоялась официальная помолвка его сестры с хорошим человеком, из служащих, настоящим мужчиной, и что этот брак должен, обязательно должен состояться.
Навестил сегодня приятеля, который не работает по причине несчастного случая. Он веселился, с гордостью показывал мне загипсованную руку, угощал вином, потом закурил сигарету и держал ее двумя пальцами больной руки, смешно вытягивая шею, чтобы можно было курить. Я его не узнаю. Он совершенно не такой, каким бывает на заводе. Словно помолодел. Прощаюсь. В ответ он помахивает гипсом и улыбается: чао!
Страшно болит колено. Болит не переставая. Ни физиотерапия, ни гипс, ни электромассаж облегчения не принесли. Узнал, что в деревне неподалеку живет замечательный костоправ, к нему приезжают за помощью из всех окрестных сел. Он — моя последняя надежда. Еду к нему, но не застаю дома. Скоро вернется, говорит его жена, ты сядь, посиди. Нет, отвечаю, я лучше на улице подожду. Да садись, что люди скажут? Нет, говорю, посижу на земле, мне так больше нравится. Приходит муж. Ну что, молодой человек? Показываю колено. Да здесь же все распухло! Еще бы, говорю. Когда случилось? В прошлом октябре. Поздновато, что ж раньше не шел? Не знал, отвечаю, про вас. Он просит жену принести таз с водой, ставит туда мою ногу и начинает мучить меня зверским массажем. Льет с ладони воду на больное место и трет, трет без конца, массирует. Потом, вытерев насухо, присыпает пудрой. Будет лучше, говорит. Приедешь домой — обвяжи бинтом. Я смотрю, как он работает. Ну надо же! Такого человека с мозолистыми и твердыми как камни руками в больнице днем с огнем не сыщешь. Ни один санитар к тебе даже не прикоснется: брезгуют, наверно. А этот человек заботливо массирует мое колено своими сильными, но очень легкими руками, похожими на орлиные лапы. И — странное дело — боль понемногу уходит. Его жена кладет в кипящую воду макароны, по дому разносится запах поджаренного с помидорами чеснока. Спрашиваю, сколько с меня. Сам решай, отвечает он. Оставляю десять тысяч. Он растерянно улыбается, говорит — это много. Я настаиваю, прошу его взять деньги, мы улыбаемся друг другу. И не надо платить никаким медсестрам: они обычно, если любезны с тобой, значит, ни черта не умеют.