в которых он нас обвиняет, если только, конечно, он не имеет в виду церемонию «вина и печенья», могущую являться имитацией древнего христианского агапе, или пира любви, хотя лично я думаю, что она куда древнее. Я не хочу сказать, что черную мессу никто никогда не служил, но что делали это не ведьмы — в том я, сообразно своим знаниям, уверен.
Нам остается только принять тот факт, что, хотя культ крайне интересен и местами очень утончен, он первобытен по природе своей, и что когда люди любого сообщества «спускают себя с тормозов», то неизбежно случаются всякие вещи и участники совершают поступки, которые ни за что не совершили бы в нормальных условиях и в трезвом рассудке. Нет сомнения, что пуритан это весьма оскорбляет; но ведь пуритане и видят для себя честь в том, чтобы постоянно скорбеть не о том, так о другом, так что точку зрения ведьм вполне можно понять.
Мы много говорим о религиозной свободе, о правах личности, но ведьмам почему-то во всякой свободе отказываем.
Их до сих пор преследуют на том только основании, что какой- то любитель совать свой нос в чужие дела оказался шокирован, застав в уединенном месте ночью голых людей, танцующих вокруг огня, много сотен лет назад. Обыватели и в наши дни склонны испытывать потрясение от того, что видят на пляжах и в прочих местах, и немедленно после мчатся сломя голову в газеты с жалобами. Другое дело, что сейчас над ними по большей части смеются. Пляжи, конечно, — место общественное, и люди имеют право жаловаться, но шабаш всегда был сугубо частной вечеринкой, и напороться на него могли только те, кто специально ночами рыскал по округе в надежде испытать моральный шок.
Ведьмы сотнями лет проводили свои встречи в сугубо частном порядке; они всегда искали пути из этого мира в мир воображения. Для определенного рода личностей подобное освобождение от пут реальности имело огромное значение, а эти нечастые ночи свободы становились тем, ради чего можно жить. У первобытных людей пляски были совершенно обычной формой религиозной экспрессии. В ведовской традиции они необходимым образом предваряли собой пик шабаша, связанный с выплеском энергии. Могут у них быть и другие цели, такие как просто красота и радость.
Для тех же, кого Честертон обзывал «бандой омерзительных кальвинистов», то был ГРЕХ. Хотя тот же Фома Аквинский возражал: «Не все плясуны непременно прокляты». Да, кто-то может напороться неожиданно на шабаш и быть глубоко шокирован, но англо-саксы вообще печально известны своей склонностью к этому состоянию и к непременно вытекающим из него жалобам властям.