Василий Кирдяпа догнал пленника, схватил его за седые волосы и рывком поднял голову вверх. Бешеные зрачки ввинтились в красные, в старческих прожилках, глаза.
– Не знаю, какая вошь укусит в очередной раз батюшку, но тебя, пес смердючий, я лично вот этой рукою располовиню!!! Пусть только узкоглазые со двора съедут, сам в подвал спущусь!!
Кирдяпа бешено плюнул в лицо Ивана и отрывисто бросил:
– Заковать!!!
– Но ваш батюшка велел… – осмелился было напомнить один из гридней.
– Заковать, пес!! Плевал я на своего трусливого отца!!
Спустя пятнадцать минут, гремя ржавыми оковами, Иван воссоединился со своими знакомцами-московитами.
Встреча для многих была явно неожиданна. Иван Вельяминов приподнялся на локте, всмотрелся в лицо втолкнутого в каменный мешок и удивленно присвистнул:
– Федоров?! А я думал, ты умнее! Пошто сам в пасть кирдяповскую сунулся? Ты ж должен сейчас в Москву во весь опор скакать, чтоб наши головы отсюда вытащить!
– Скачут, Иван Васильевич, скачут! Скакать – не хитрое дело. Лишь бы только коней сдуру раньше времени не заморили.
– Кто скачет?
– Гридни князевы, Овдоким и Сергий.
– А ты чего не поберегся? – теперь уже совершенно иным голосом вопросил сын московского тысяцкого.
– Кто б тогда Дмитрию Константиновичу повестил, что подлость евонная не осталась безликой и безгласною? – натянуто-спокойно ответил Иван. – Тут еще, на счастье, кили-чей татарский знакомцем оказался. Завтра со своими нукерами обратно в Сарай подаваться решил. Что в татарах я ценю, Иван Васильевич, так это верность своим традициям! Как узнал, что суздальцы послов, стойно мужиков пьяных, в поруб затолкали силою – сразу в лице изменился! Мыслю, теперь и Кстинычу будет над чем подумать, прежде чем на плаху наши головы класть!
Внимавший до этого словам Федорова молча, Тимофей Васильевич подал голос:
– Иди сюда, Иван! Переспим это дело, утро вечера мудренее.
Уже когда хозяин русского подворья прилег рядом на пук свежей ржаной соломы, Вельяминов шепнул:
– Мыслишь – донесут нужную весть орелики?
– Донесут, боярин! Парни сметливые. Хотя бы один, но доскачет до князевых людей.
– Ну, тогда и нам в тоску впадать грех. Поглядим, как суздальцы далее запоют. Коли вылезем отсюда невережеными, Иван, сам перед князем просить буду, чтоб наградил тебя достойно!
– Полно, боярин! Оно, конечно, милость князева завсегда приятна. Но ведь с собою на небеса злато-серебро не захватишь, тяжело оно. А на земле и того, что уже имею, на мой и Федькин век хватит, коли Москва сильна будет и земли свои ворогам зорить не позволит.