– Так как же вы думаете провести эту операцию? – спросил меня Давтьян.
– Я сейчас затрудняюсь сказать что-либо конкретное. Вот поеду, посмотрю, какова там обстановка, а там по обстановке видно будет, что делать. Во всяком случае, при наших связях в Мешеде я не думаю, чтобы было трудно «ликвидировать» одного человека, – ответил я.
– А я бы предложил не ездить вам в Мешед, а ждать, когда их будут везти в Тегеран и прикончить их в пути, даже, в крайнем случае, здесь, – предложил Логановский.
– Что же можно с ними сделать в пути, раз они будут ехать под конвоем? – спросил я.
– Как что? Можно, установив точно время их проезда через какой-нибудь удобный пункт, привязать к дереву тонкий стальной канат. Так я вам ручаюсь, что при скорости автомобиля в 40–50 километров такой канат, как бритва, срежет головы всем пассажирам в автомобиле, – ответил Логановский.
– А по-моему, этот путь очень проблематичный, нужно точно установить время и место проезда, да вдруг еще на удобном месте не окажется нужного дерева, к которому можно было бы привязать канат. Кроме того, за это время беглецы успеют рассказать все, что знают, местной полиции, и будет уже поздно. Поэтому я думаю, что нужно действовать в Мешеде, и как можно скорей, – возразил я.
– Я тоже согласен с вами, – поддержал меня Давтьян. – Когда вы сможете выехать? – спросил он.
– Да завтра же. Завтра утром вылетает аэроплан, и к обеду я буду в Мешеде, – ответил я.
– Прекрасно, поезжайте завтра, а я пошлю телеграмму нашему генконсулу Дубсону, чтобы он оказал вам нужное содействие, – сказал Давтьян.
К вечеру следующего дня аэроплан «Юнкерс», вылетевший рано утром из Тегерана, сделав над Мешедом несколько плавных кругов, опустился на покрытый снегом аэродром. Накануне полета я получил из Москвы новую телеграмму, в которой Трилиссер поручал мне проинспектировать резидентуру ГПУ в Мешеде, так как тамошний представитель Лагорский уже шесть месяцев не только не исполнял заданий ГПУ, но вообще перестал писать в Москву. Не желая предупреждать Лагорского о своем приезде, я ему не послал телеграммы, и сейчас на аэродроме меня никто не встречал. Взяв частного извозчика, я поехал в консульство. На душе было неприятно, то ли от шестичасового покачивания на аэроплане, то ли от предстоящей операции с Бажановым. Хотя, признаться, я больше думал о ревизии Лагорского, которая была мне особенно неприятна. С Лагорским меня связывала старая дружба, и по моей рекомендации он был назначен резидентом ГПУ в Мешеде, а теперь мне нужно было взять с ним официальный тон, что и было неприятно.