— Всё сделаю, не беспокойся. — И рука Любимко тепло накрыла её прохладную от слабости руку.
В большом кувшине он разбавил зелье, взял мерную чарку и вышел за дверь. Оттуда доносился его деловитый, спокойный голос:
— Тихо, тихо, люд честной, не толпимся! Становись в очередь, всем лекарства хватит! Бабоньки, не рыдайте вы, выздоровеют ваши детки.
За один день Бабушкино лекарство кончилось: разобрали всё до капли. Но этого дня хватило Олянке с Куницей, чтобы окрепнуть и восстановиться, в чём им изрядно помогли гостинцы с Кукушкиных болот. Мясо они ели сырым, едва оно успевало оттаивать у печки, и выпивали весь натёкший с него красный сок. Оборотни принесли его уже заботливо разделанным на небольшие куски; это была мякоть с прожилками жира, но попадались и кости. Их матушка отложила, чтобы сварить из них похлёбку: не пропадать же такому добру! Особенно теперь, когда каждая крошка хлеба на счету. Наевшись до отвала, Олянка с Куницей задремали, а пробудились от людских голосов за дверью.
— Скоро, скоро новое лекарство будет, — отвечал им Любимко. — Потерпите, люди добрые!
Олянка поднялась с постели, прислушиваясь к себе. Силы вернулись, дрожи и головокружения как не бывало, озноб тоже покинул её. Судя по довольному, румяному и спокойному лицу Куницы, та тоже чувствовала себя отменно. Олянка выдернула воткнутый в столешницу нож.
— Ну что, выпустим немного кровушки? — улыбнулась она.
Куница, поглядев на свои многострадальные, все в затянувшихся порезах руки, тяжко вздохнула.
— Давай, давай, — подбодрила её Олянка. — Людей спасать надобно.
— И ведь никто нас даже не поблагодарит, — буркнула Куница.
— А мы что, ради благодарности это делаем? Ради славы? — усмехнулась Олянка.
Матушка, чистившая морковку для похлёбки, поднялась с места и подошла к ним, обняла обеих, пригнула их головы к своей.
— Доченьки, от всех людей благодарю вас, — проговорила она.
— И я твоя доченька, матушка? — улыбнулась Куница.
— И ты, — со смехом ответила та, обняла её, ласково потрепала её заострённое мохнатое ухо. — И ты, моя родненькая.
Куница, отвыкшая от материнской ласки, сперва смутилась, а потом облапила матушку в ответ и как-то подозрительно зашмыгала носом, пряча лицо.
— Родимушка ты моя, лапушка, комочек ты мой ушастенький, — приговаривала матушка в порыве нежности.
— Ну будет, будет, — грубовато-смущённо отстранилась Куница, быстро вытирая мокрые глаза и нос. — А то я совсем раскисну.
— Твёрдые задницы не плачут? — шепнула ей Олянка.
— Вот именно, — пробурчала та. — Давай сюда нож. Куда кровь цедить?