— Матушка всегда была против какого-либо шума вокруг себя, Ждана, — улыбнулась Рамут сдержанно. — А возвеличивать её и причислять к божественному лику... не думаю, что ей бы это понравилось.
— В моём сердце она стоит наравне с богами, — молвила Ждана с янтарным мерцанием тёплых глаз. — Её покой следует оберегать, но она не должна быть предана забвению!
— О, это вряд ли случится, — опустив взор к мешочку с камнем и снова с великой нежностью прижав его к груди, отозвалась Рамут. — Никто из смертных на земле не в состоянии ответить на эту любовь равноценной любовью... Это под силу лишь богам, в чьей любви она сейчас и покоится. Это — самое главное.
Малютка на руках у Радимиры пискнула и захныкала, и Рамут, тотчас повернув голову, устремила на неё материнский взор. Присев около женщины-кошки, она заглянула в личико ребёнка.
— Ну, ну, что тут у нас такое? — промолвила она ласково.
Их с Радимирой лица почти соприкасались щеками, и Олянка за окном закрыла глаза и отошла в темноту, дабы не быть лишней. Повернувшись к сосне, она улыбнулась ей и приблизилась. Достав из-за пазухи книжечку с письмом, она положила её в траву у корней: передать её Рамут лично она не чувствовала в себе сил. Пусть сама найдёт и прочтёт. Может, заплачет, а может, улыбнётся и обнимет могучий ствол. Ладонь Олянки легла на шероховатую кору, тёплую, как человеческая кожа, и сердце вдруг вспорхнуло на лёгких крыльях, больше не обременяемое ничем. Она отпустила...
9
«Шу-шу-шу... Дитя, дитя, дитя», — кружились, смеялись малыши-шепотки. Молвицы всё ещё были с Олянкой. Она едва не потеряла их в развалинах Зимграда и сейчас берегла как зеницу ока, хотя надобности в их использовании пока больше не возникало. Она даже хотела вернуть их Бабушке, но отчего-то передумала. Срослась она с ними, сроднилась, что ли?
Она всё ещё ждала свою сероглазую ладу — год за годом, осень за осенью, весну за весной, и всё призрачнее становилась надежда когда-нибудь её дождаться. В Стае подрастали новые малыши, пушистенькие волчата, Куница со Свилимом ждали очередное пополнение семейства, а Олянка, укрывшись вдали от всех, гладила своё опустевшее чрево... Пальцы растопырились, впиваясь когтями, челюсти стискивались до желваков.
Спустя пять лет после войны Ярополк умер, а за два года до этого Любимко вернулся под родительский кров. В усадьбе теперь шумел новый сад, взращённый искусными руками белогорских кудесниц. Ещё во время работ по его восстановлению ему улыбнулась Водица — девица белогорская с тёмной косой и очами цвета предрассветного неба. Под её чудесными руками окрепли, зазеленели деревья и дали урожай в первое же после посадки лето: волшба ускоряла рост. Водица продолжала ухаживать за садом и далее, и он её заботами дивно разросся и расцвёл. А на третий год она стала женой Любимко и хозяюшкой в доме. Некоторое время они прожили в Белых горах, где Любимко набирался опыта в кузнечном искусстве. Там его привлекло часовое дело. Обладая цепким умом и хорошими способностями, он без труда вник в чертежи и разобрался в построении часового механизма. Они с супругой вернулись в усадьбу, и Любимко взялся налаживать изготовление часов у себя на родине. Спустя десять лет его мастерская славилась на всю Воронецкую землю, а в его доме бегали пятеро ребятишек: два сына, три дочки, младшую из которых назвали Олянкой.