— Так ты из Воронецкого княжества? Вот так дела!.. — Радимира смотрела на Олянку озадаченно, печально, ласка пропала из её голоса, и тот звучал глухо и сурово. — Мы не пересекаем вашу границу и не берём в жёны девиц с запада... По мирному договору, пересечение границы будет равно объявлению новой войны. Как же могло так случиться, что наши души потянулись друг к другу? Может, ошибка вышла?
Как от мороза, съёжилась Олянка от печальных слов и сурового взгляда... Будто заморозки весенние дохнули на готовый распуститься бутон сердца, и оно помертвело. Сон был это или явь, а слёзы покатились по её похолодевшим щекам самые настоящие. Чудесная сказка, едва коснувшись её, уже собиралась упорхнуть прочь, и душа вмиг осиротела, озябла, лишённая света, надежды и нежности.
— Нет, не говори так, — еле пролепетала Олянка, заикаясь от всхлипов. — Ведь я видела твои очи в снах! Чует моё сердце, это не может быть ошибкой!
— Я бы и рада в это поверить, — вздохнула Радимира, вытирая пальцами мокрые щёки девушки. — Но я не знаю, что и думать... Нет нам дороги на запад, не берут дочери Лалады в супруги воронецких девушек. А коли кто границу нарушит — быть опять войне. Не знаю я, как быть, голубка!
Грустно шелестели ивы, померкло зеркало воды, солнце спряталось за облаками. Олянка тихо рыдала, обхватив руками колени, а Радимира, не зная, как её успокоить, сидела подле неё, обнимая осторожно за плечи.
— Олянка, голубка ты моя белая... И моё сердце на части рвётся, поверь. Едва увидела тебя — и душа откликнулась и не хочет тебя отпускать. Не верю я, что нет никакого выхода... Знаешь, что я сделаю? Я пойду к княгине Лесияре и расскажу всё. Может, и даст она добро на наш союз.
Надежда ожила, облака разошлись, и солнце вновь улыбнулось ласковым янтарём. Олянка встрепенулась, прильнула к Радимире, запуская пальцы в русые пряди и утопая в серых глазах с золотыми ободками.
— Ох, Радимирушка, хорошо бы, если так! И моё сердце с одного взгляда загорелось к тебе... Не хочу я женихов — с тобой быть хочу! Забери меня в Белые горы...
— Голубка моя... — Дыхание женщины-кошки коснулось лба девушки, следом мягко прильнули губы.
Они тонули в янтарной бесконечности заката, сидя плечом к плечу под ивами, пока Олянку не сморил сон... внутри сна. Убаюканная журчанием реки и нежным мурлыканьем, она сомкнула веки.
И проснулась под теми же ивами, но солнце уже давно зашло — только жёлтая полоска догорала на западном краю неба. Женщины-кошки нигде не было, и местность снова изменилась. Ушло из неё что-то... Живое дыхание, одухотворённость и разум исчезли, плоской и холодной стала земля, трава — жёсткой, а серебряная гладь реки — сумрачной и печальной. Душа ушла из этих мест, и всё вокруг стало мёртвым, блёклым, пустым, ненужным.