Девушка стремительно подошла к постели и взяла эти холодные пальцы в свои ладони, словно пытаясь отогреть их:
— Мама…
Сиделка встала и почтительно отошла в угол комнаты. Люк поднял голову и взглянул на сестру. В его голубых глазах не было ни скорби, ни волнения:
— Здравствуй, Николь. Вот и ты. Отец приедет только вечером, тебе сказали?
Но девушка словно не слышала слов брата. Она напряженно вглядывалась в лицо, покоившееся на подушках.
— Мама, ты узнаешь меня, мама?
Глаза старой графини медленно открылись.
— Николь…
Губы дрогнули, пытаясь изобразить улыбку.
— Николь… моя девочка…
— Да, мама, это я. Я приехала, как только узнала.
Лицо старой графини сморщилось, будто она хотела что-то сказать. Рука беспомощно дернулась. С невероятным усилием она, наконец, выдавила:
— Пусть они…
— Что, мама?
— Пусть все… выйдут. Я хочу говорить… только с тобой.
При этих словах сиделка тут же покинула комнату. Люк сделал было протестующий жест, но Николь гневно сверкнула на него черными глазами:
— Будь добр, подчинись маминому желанию.
И он сник и повиновался, как привык повиноваться сестре всегда и во всем. Плотно закрыв за ним дверь, Николь уселась на краешек постели и снова взяла руки матери в свои:
— Ну вот, мама, мы одни. Я слушаю тебя.
Умирающая смотрела так, словно хотела вложить в свой взгляд остаток жизни, еще теплящейся в ее немощном теле. Голос, напоминающий шелест сухой листвы в осеннем парке, прошептал:
— Твой брат… Он слишком робок и нерешителен. Только ты можешь… Николь…
Голос слабел, становился все тише и тише. Девушка наклонилась, теперь ее лицо почти касалось лица умирающей.
— Что, мама? Что?
— Николь… — Имя дочери как будто придало ей силы.
— Да, мама, это я. Я здесь, с тобой.
— Обещай… Дай мне слово… — От напряжения на белом лбу лежащей женщины выступила испарина. — Дай…
Девушка успокоительно погладила ее по руке:
— Все, что хочешь.
— Твой отец…
— Да?
— Нельзя допустить, чтобы он… опозорил… наследник Ротанов и Ла Треймулей… та женщина…
Умирающая тяжело дышала, каждое слово давалось ей с великим трудом. Но девушка, кажется, поняла, о чем речь.
— Да?
— Не позволяй ему жениться на ней. Все, что угодно… только не это. Обещай…
Женщина конвульсивным движением сжала пальцы дочери. Николь кивнула:
— Обещаю.
Но умирающей этого было мало:
— Поклянись… что не остановишься ни перед чем. Что сделаешь все… Все, что сможешь.
— Клянусь, что сделаю все, что смогу, — твердо сказала девушка.
— И ничто… слышишь, ничто не остановит тебя…
Красивое лицо девушки озарила мрачная улыбка. Вероятно, так улыбались древние жрицы, закалывая жертву на алтаре кровожадного языческого бога. Не колеблясь ни минуты, она повторила: