Так прошел октябрь, а за ним ноябрь и декабрь. Приближался Новый год — традиционный семейный праздник. И Жанне Сергеевне в первый раз предстояло встретить его одной, без мужа, без семьи. Ларису она отправила на зимние каникулы в пионерский лагерь, незачем травмировать девочку неприятностями взрослых. При дочери Жанна Сергеевна держалась из последних сил, стараясь вести себя как обычно и делая вид, что ничего трагически-непоправимого не произошло. «В твоей жизни, — внушала она Ларисе, всячески подчеркивая слово «твоей», — в твоей жизни ничего не изменилось. Для тебя все будет идти своим путем, наши с папой отношения никак на тебе не отразятся».
Лариса на такие заявления никак не реагировала, предпочитая отмалчиваться. Она вообще на удивление спокойно отнеслась к уходу отца, — он никогда особенно не занимался дочерью, — но вот поведение матери несказанно раздражало. Ну что она притворяется! Насколько было бы легче, если бы мама не скрывала свои чувства и плакала при Ларисе, а не по ночам тайком! Тогда Лариса по крайней мере смогла бы ее утешить. А так они обе старательно делают вид, что все в порядке, и нужно все время тщательно следить за своим лицом, если, не дай бог, на лице девочки появлялось выражение жалости или сочувствия, губы Жанны Сергеевны сразу сжимались в тонкую линию, а взгляд делался строгим и холодным. «У нас все хорошо, — предупреждал этот взгляд, — и не надо ничего говорить».
Поэтому Лариса ничего не имела против каникул в лагере, только бы мать не принялась в Новый год из кожи вон лезть, чтобы устроить ей «настоящий праздник».
Итак, в тот Новый год Жанна Сергеевна осталась совсем одна. Она купила елку — и по привычке, и потому, что не хотела нарушать традицию. Готовить и печь пироги не стала, все равно есть некому, а вот одеться и наложить на лицо тщательный макияж было для нее делом чести. Она сделает это для себя. Встретить Новый год распустехой в халате — ну нет, никогда!
Жанна Сергеевна медленно перебрала все свои концертные наряды и после некоторых колебаний остановилась на длинном платье из черного шелка с глубоким вырезом и прозрачными шифоновыми рукавами. Оно раньше было ей порядком тесновато, а вот сейчас — как раз по фигуре. К нему надела гарнитур, доставшийся ей в наследство от прабабки-дворянки: тяжелые золотые серьги замысловатой работы с бриллиантами и бриллиантовое колье. Светлые волосы сначала распустила по плечам, но потом передумала и стянула их в простой узел на затылке. Оглядела себя в большом зеркале: красивая элегантная блондинка тридцати двух лет, сдержанная, чуть холодноватая, но очень привлекательная. Променять ее на какую-то Любочку мог только идиот! Но ведь променяли же, променяли… Губы Жанны непроизвольно скривились, — сейчас заплачет, — но в последний момент она удержала-таки себя в руках. Вот реветь ей сегодня противопоказано. Зря, что ли, она столько времени потратила на макияж!