Повезло: после долгих «гуляний» под огнем нашли в завалах мешок кускового сахара. Потянули и так и сяк — не вытащить, не поддается. Но не возвращаться же с пустыми руками.
А немец лупит и лупит: снаряды землю выворачивают, ноют пули, ухают со стоном мины. И все это рядом — осколочная смерть.
Сняли гимнастерки, рубахи, завязали рукава — вот и мешки получились. Набили сахаром, кто в руки ношу взял, кто зубами ухватил, кто к ногам для удобства привязал — и обратно. Разделили по-братски. Прежде всего — детям, раненым, женщинам.
— Дым, смерть, враг в громкоговорители надрывается: «Сдавайтесь!», а тут радость: сахар! — Василий Леонтьевич проводит по мехам старой гармошки. — Тогда мы поступали по справедливости…
Недавно побывал в их районе по командировочным делам фотокорреспондент из столичного журнала; ему и рассказали о Нестеренко, и репортер решил его снять. Кадр в воображении рисовался примерно такой: ветеран при наградах в окружении пионеров сидит на лавочке у своего дома, к воротам которого прилажена звезда, означающая, что живет здесь в почете и уважении участник войны, хранящий о былом память и передающий ее, эту память, восприимчивым юным умам и душам. Как говорится, все путем.
…Осмотрел приезжий домишко слепого солдата и впал в уныние: неказиста постройка, не геройская какая-то; отремонтировать бы, да не успеть, командировка заканчивается. Но репортер все ж таки учился и помнил: если что, надо организовать событие или кадр. И организовал. Ворча на бесхарактерность Нестеренко, на неумение его «пробить» ремонт, снял корреспондент звезду с его жилища и приделал к стене соседского — вот уж дом так дом, любо дорого взглянуть. Рядом и устроил Василия Леонтьевича, школьниками обсадил. Кадр вышел что надо. Кто там разберет — чужой дом, свой. Настроение вроде у старика неплохое, детишки веселые, галстуки красные…
Мудрые говорят, что наиболее опасная ложь — это истина, слегка извращенная.
Когда уехал московский гость, разбежались по макулатурно-металлоломным делам пионеры, такая тоска навалилась на Василия Леонтьевича. Очнулся на берегу Сейма. Стоял, глотал ветер через ком в горле…
Последние защитники Брестской крепости отходили небольшими группами. Нестеренко с товарищами добрался до Белой Церкви. Линию фронта перешли в дождь. Попал к своим, да, именно к своим: в этих местах сражалась, сдерживая врага, Четвертая воздушно-десантная бригада, откуда перед самой войной прибыл он в Брест. И началась пороховая фронтовая круговерть — атаки, медсанбаты, рукопашные, сдача полусожженных городов, снова наступление.