Технологи и пекари вели свое дело, как говорится, без сучка и задоринки, но заедало с упаковкой. Готовый сдобный хлеб иногда с утра до вечера ждал, когда его вручную упакуют в вощеную обертку. Спасение сулила упаковочная машина из ФРГ, занаряженная заводу. Арнольд Викторович, познакомившись с техническими данными машины, возликовал: это была легкокрылая умница, втягивающая в себя транспортер с хлебами и возвращающая их без малейшей натуги на той же ровной ленте завернутыми в голубую пеленочку.
Машина прибыла на завод, он руководил ее сборкой, но тут произошла заминка с упаковочной бумагой. План поставки оберточной бумаги фабрике был спущен, часть уже была отгружена, но почему-то эта бумага никак не прибывала на пункт назначения. Арнольд Викторович поехал в командировку на картонажную фабрику один, а назад вернулся с Людмилой.
Познакомились они в гостинице. Костин ужинал в буфете, ел горячие сосиски, запивая их чаем, Людмила в это время скучала за стаканом портвейна. Толстый дядька в пиджаке, не сходящемся на животе, с презрением глянул на нее и посоветовал:
— В ресторан надо идти. Здесь никого не высидишь.
Арнольд Викторович насторожился: при нем оскорбили женщину, красивую, молодую, и ее некому защитить.
— Не обращайте внимания, — сказал он ей, — гражданин устал, у него был нелегкий день. — Увидев, как толстый дядька понес к своему столу такой же стакан, наполненный портвейном, прокомментировал: — Досталось ведь, а как переживал!
Он напрасно ее спасал. Людмила умела за себя постоять.
— От чего устал? — посмеиваясь, нарочито громко спросила она. — Кто из таких вот устает на работе? Он же пожизненный командированный. Должность такая. Родственники пристроили. На нем же написано крупными буквами: «Могу проесть в месяц две зарплаты — свою и жены».
Командированный безмолвно покинул буфет, а Костин, чтобы не прерывать такого необычного знакомства, взял и себе вина, подсел к Людмиле.
Наверное, все решил ее недопитый стакан, который она отодвинула со словами:
— А у наших у ворот все идет наоборот.
Если бы она выпила до дна, он бы не смог подавить в себе благоразумия: это не его собеседница, — пьяную женщину способен понять только пьяный мужчина. Но она отпила из своего стакана совсем немного, да и потом, сколько он ее знал, пила мало, хотя всегда в самых неподходящих местах — на пляже, в театральном буфете, в гостях, куда они заходили на минутку и где им предлагали выпить из вежливости.
В тот вечер они вышли на улицу, и он побоялся у нее спросить, где она работает, живет ли в этом городе или, как он, в гостинице. Все, о чем она рассказывала, касалось ее прошлого: родители — цирковые, и ей девочкой пришлось хлебнуть этого лиха — быть дочерью бездомных людей. Выродок она в своем племени: не любила ни манежа, ни зверей, даже самого вида купола цирка шапито. Когда мать с отцом развелись, она поставила перед матерью условие: или цирк, или я. У матери была редкая на арене профессия — клоунесса, музыкальный эксцентрик, она играла на саксофоне, жонглировала, была неплохой акробаткой. К заявлению дочери отнеслась без должного внимания, устроилась в передвижную труппу «Цирк на сцене». И тогда Людмила сама распорядилась собой: пошла в городской отдел народного образования и устроила себя в школу-интернат. Сейчас мать на пенсии. «А какой была красавицей! Короли из-за нее должны были бы драться на турнирах!»