Все, о чем рассказывала Людмила, притягивало к себе новизной чужой жизни, и сама она, худющая, с торчащими ключицами в широком вырезе блузки, с глазами, в которых — ах, пропади оно все пропадом! — казалась персонажем из какого-то заграничного фильма. Он был уверен, что она служит в театре или цирке, но не артистка — портниха или что-нибудь в этом роде, и очень удивился, когда она сообщила, что работает на заводе, на конвейере. Тут он ей не поверил: да видела ли она хоть одним глазом конвейер?
— Что же вы гоните по этому конвейеру? — спросил Костин, уверенный, что она и вопроса-то его не поймет.
— Блоки, — ответила Людмила, — блочки для цветных телевизоров.
— Что за блочки?
— А еще инженер! Блок питания… Что глядишь, будто ошпарился моей работенкой?
Никто из тех, с кем он учился в школе, в кого влюблялся, с кем ходил в кино и целовался зимой в чужих подъездах, не говоря уж о первой любви, свалившейся на него в восьмом классе, и Кате, на которой он женился, никто в этой череде девичьих и женских лиц, живущих в его памяти, не походил на Людмилу. И он подумал в тот вечер, когда они познакомились, что если бы он встретил ее до женитьбы, то вся его жизнь покатилась бы по другой дороге; наверное, более трудной и ухабистой, зато более веселой и неожиданной.
Они стали видеться каждый день. Он уговаривал ее приехать через месяц, но она не согласилась: или сейчас, сразу, или никогда.
— Понимаешь, этот месяц — срок необходимый, — говорил он. — Упаковочная машина раньше, чем через десять дней, не начнет работать. Потом надо договориться в отделе кадров. Подыскать тебе жилье. Общежития у нас нет. За приличную частную комнату, как везде, дерут, зарплаты твоей не хватит.
Людмила глядела на него и смеялась:
— В такой ситуации и ангел может заскучать. — Потом глаза ее становились серьезными. — Слушай, а ведь я действительно уведу тебя от жены. И будешь ты лежать ночью и грустить в потолок: ах, бедный я, бедный; ах, что я наделал!
Он слышал ее голос, видел удаль в глазах и отвечал коротко:
— Уведи.
Должно было пройти три года, прежде чем он сказал себе: «Я пережил не свою, а чужую и довольно банальную историю. У кого-то подобная история отняла бы месяц жизни, а меня надолго подмяла». Он ушел с завода, поступил на славившийся своими громкими начинаниями хлебокомбинат, сказал себе, что навсегда расстался с Людмилой. Но вскоре убедился, что оторваться от человека трудней, чем от привычного рабочего места.
Людмила звонила ему:
— Кто я теперь? Как бы сирота. Пожилая интеллектуальная девушка. Так соскучилась по тебе, что сердце прямо болит.