По вечерам стал нападать голод. Такой, когда не лень чистить картошку или заводить тесто для оладий. Голод не тетка. Хорошо, что в доме уцелели припасы картошки, муки и подсолнечного масла.
Никуда не рвалась, не шустрила, не заламывала руки: ах, пропадаю во цвете лет! Жила, как Робинзон на необитаемом острове, а что причиталось, само пришло. Только выгребла жареную картошку на синюю тарелку из сервиза — звонок. Сняла трубку, а в ней Файкин голос.
— Оля? Невыразимо! Ты в городе? Одна?
Вот уж кто не нужен — тут как тут.
— Одна. А что случилось?
— Еще не случилось, но что бу-у-дет! Ты в форме? Мы сейчас приедем.
— Что еще за «мы», — закричала на нее Оля, — я сижу в разгромленной квартире, в жутком трансе, никаких «мы»!
Но Файка плевала на ее транс и разгромленную квартиру. В голосе ее появились рычащие ноты, она чуть не захлебнулась от негодования.
— Дура! Затрапезная дура! Упускаешь свой единственный шанс!
— Какой шанс? Файка! Какой шанс?
— А такой, что один тип должен ехать за границу, и ему надо срочно жениться. Подзатянул с этим, а без жены не выпускают.
— Ты взбесилась, — упавшим голосом сказала Оля, — при чем тут я?
— О, господи, — Файка теряла терпение, — я же не даю гарантии, что он завтра потащит тебя в загс, но это шанс.
— Почему же ты сама этот шанс упускаешь?
— Потому что ему нужна красавица! — Файка хихикнула и тем озадачила Олю.
— Почему ты смеешься? Сколько ему лет?
— Я не смеюсь, — вздохнула Файка, — я завидую. А лет ему тридцать пять. Но он вполне. И порядочный. Согласен на фиктивный брак, без всяких поползновений.
— Ну это само собой…
Файка опять стала на нее рычать.
— Пошевеливайся, соглашайся и не думай, что я от нечего делать лезу в эту историю. Четыре парика и джинсовая юбка — это первое, что ты привезешь мне оттуда.
— Будешь спекулировать париками?
— Буду их менять, — ответила Файка. — Утром пепельный, потом черный, затем блонд, а вечером медный.
Оля посмотрела на тарелку с остывшей картошкой и сдалась. Замуж она ни за кого не пойдет, что еще за глупости. Но и вот так сидеть одной во цвете лет — тоже ничего умного.
— Ладно, валяйте, — сказала она, — только не раньше, чем через час.
Через час они появились. Оля не стала извиняться за беспорядок в квартире. Сняла перед их приходом газеты, которыми был накрыт рояль, сдернула простыню, охранявшую днем полки серванта от солнечного света, и большая с высоким потолком комната обрела свой внушительный вид. Родители покупали вещи редко, но метко. Старый рояль, издававший не звуки, а стоны, был привезен из комиссионного магазина. «Не дом, а исполнение желаний хозяев, выросших в подвале», — говорила Марианна. Она ненавидела рояль, который отнимал жизненное пространство и вводил гостей в заблуждение. То и дело кто-нибудь из Севкиных художников обращался к ней, кивнув на рояль: «Изобрази». Марианна дергала плечом, и Оля спешила ей на помощь: «Это трехногое чудовище — всего лишь памятник нашим предкам».