А Дороти, похоже, все еще была в мыслях о соседе:
– Он съехал, потому что я недостаточно… отзывчивая.
– В смысле?
– Ну вот, например: отчего, говорит он, мне все кажется пересоленным. Понятия, говорю, не имею. А он: нет, серьезно? Так, может, отвечаю, еда и впрямь пересоленная. Нет, говорит, другим-то так не кажется. Вдруг это какой-нибудь симптом? Ну, значит, говорю, у тебя обезвоживание. Или мозговая опухоль. Боже мой! – вопит. Опухоль!
Сперва я не понял, зачем она это рассказывает. Но Дороти смолкла и как будто чего-то ждала.
– Надо же, какой дурак! – усмехнулся я.
– А то попросит ощупать его распухшие гланды, – продолжила она. – Или жалуется, что у него тянет спину, хотя сам же таскал тяжести, а в следующий раз выпрашивает рецепт на таблетки от мигрени.
– Вот же дурь-то! Прям не сосед, а пациент.
Снова пауза.
– Вообще-то он был не просто сосед, а… сожитель.
Не скажу, что меня это ошарашило. Напротив, было бы странно, если б женщина за тридцать еще не познала мужчину. Но я ставил себе в заслугу, что первым оценил ее по достоинству.
– У вас были серьезные отношения? – спросил я.
Дороти думала о своем:
– Теперь-то я понимаю, он, видимо, считал, что я мало о нем забочусь.
– Полная дурь, – повторил я.
– Пусть это послужит мне уроком, сказала я себе.
И опять она как будто чего-то ждала.
Наконец я все понял. И охнул.
– Я бы не хотела, чтобы кто-то счел меня… эгоисткой.
– Милая… Дорогая моя… Вовсе не нужно, чтобы ты обо мне заботилась. – Я взял ее лицо в ладони, поцеловал, и она ответила на мой поцелуй.
Надо сказать, выбор мой окружающих удивил. Отец высказался в той же манере, что и о маминых смелых кулинарных экспериментах: любопытно.
Мать спросила, сколько ей лет.
– Ей-богу, не знаю, – сказал я.
(Дороти было тридцать два. Мне – двадцать четыре с половиной.)
– Просто я думала, что по возрасту Дани-ка Джонс тебе ближе.
– Кто?
– Что значит – кто? Даника, с работы. Она была нашим дизайнером до Айрин. Перед самым отходом от дел отец взял ее в штат, и я вдруг понял зачем.
– Даника? Она же красит ногти на ногах!
– И что такого?
– Меня это настораживает. Что, думаю, спрятано под лаком?
– Ох, Аарон, когда же до тебя дойдет, насколько ты привлекательный? Со временем поймешь, что мог бы заполучить любую девушку, да будет поздно.
Ничего такая, сказала сестра, на любителя женщин с общительностью панды. Это меня рассмешило. Дороти и вправду смахивала на панду – тоже кругленькая, крепко сбитая, упорная.
Только я один знал, что под ее мешковатой одеждой скрываются формы изящной вазы и гладкая оливковая кожа. Тело ее как будто излучало покой, нисходивший на меня всякий раз, как я был с ней рядом.