— Не велено пущать! Сиди тут, мать!
Мария Николаевна села на табурет.
Шестеро подпольщиков стояли во дворе, залитые ярким светом луны. Их выстроили в шеренгу. С улицы доносились крики, свистки, конский топот.
Тем временем в хате продолжался обыск. Ломали полы, рушили печку. Мария Николаевна снова попросила разрешения выйти.
— Давай, давай! — прикрикнул Бордовсков. И Мария Николаевна испуганно выбежала с детьми на двор, бессильно опустилась на скамейку, где совсем недавно Гриша пил молоко.
Вдруг во двор вошел какой-то человек, несмотря на майскую теплынь, он был в бурке, несмотря на ночь, у него на лице были черные очки. Человек явно не хотел, чтобы его узнали.
Он торопливо прошмыгнул в дом. И вот уже из комнат доносится выстрел — сигнал, что поиск удался. Типография найдена!
Вскоре стражники стали выносить на улицу оборудование типографии: наборные кассы, разобранные печатные станки, шрифт, рулоны бумаги. Несколько казаков, предводительствуемые Бордовсковым, подбежали к арестованным и принялись избивать их.
— Подождите, — остановил Татаринов своих и подошел к Грише. — Так ты хозяин?
Гриша шагнул вперед, вытирая рукавом кровь, бежавшую из носа и рассеченной губы.
— Кто набирал? — спросил Татаринов.
— Я.
— Кто печатал?
— Я.
— Все ты один? — насмешливо сверкнул глазами капитан. — А что же делали остальные?
— Пришли играть в карты.
— Ах, вот как! — Татаринов, размахнувшись, ударил Гришу по лицу.
Татаринов и Бордовсков выстроили подпольщиков одного за другим, в затылок, одной веревкой, ловко — сказывалась сноровка — связали всех попарно: Гришу со Штурманом, Рыбкина с Ильей Абросимовым, Аболина с Муравичем. Цепочку повели со двора. По бокам ее двигались стражники с направленными на арестованных дулами винтовок.
У проходных ворот завода «Аксай» стояли два грузовика. В один из них было погружено оборудование подпольной типографии, сюда втиснули и подпольщиков. У бортов машины уселись стражники. Рассаживаясь, они что-то задели, послышался грохот упавшего тяжелого.
— Ах, твою мать! — донеслось от кабины.
— Что такое? — спросил строго Бордовсков.
— Газету рассыпали!..
— Дуроломы чертовы! — выругался Бордовсков.
— Ну, поехали! — раздался в темноте сиплый голос Татаринова.
— Вот и кончилась ваша свобода! — кривляясь, сказал Бордовсков арестованным. — Побеседуем по душам!
Машины двинулись к «Мавритании».
Часом раньше Николай Спирин вышел из клуба «Свет и знания», где занимался в драмкружке под кличкой Горький. Был уже второй час ночи, когда, перевалив межу, он с Первой Софиевской повернул к Донской улице. На углу 35-й линии и Донской — разъезд казаков. Они веселятся. Офицер напевает на мотив Яблочка: