– Привет, – осклабился Эверетт, когда я подняла голову.
Поцеловал меня, стукнувшись зубами о мои зубы. Рука скользнула по моему бедру.
– Даже не думай.
Окна Тайлера выходили на парковку, а я, что бы там Джексон ни говорил, вовсе не жестокая.
– Похоже, – начал Эверетт, – я пьян.
– Очень точное определение, – сказала я, пытаясь усадить его на пассажирское сиденье.
Эверетт упирался, одну руку держал на моем плече, косил на дом.
– За нами кто-то наблюдает.
– Садись в машину, Эверетт.
– Нет, правда. Я это целый день чувствую.
Он покачнулся, плюхнулся на сиденье.
– За нами определенно следят. А ты разве ничего не заметила?
– В лесном краю всегда так. Просто ты не привык.
На самом деле от его слов у меня мурашки по спине побежали. Потому что я чувствовала то же самое. Кто-то наблюдал за нами из лесной чащи, из темных окон. Отовсюду.
* * *
Фонарь над террасой снова качался, множа тени и привидения.
– Здесь в темноте и шею свернуть недолго, – бормотал Эверетт, пробираясь следом за мной к дому.
– Пьяному и дневной свет не поможет, – парировала я.
Мы вошли в дом. Эверетт сразу рухнул на диван, простонал:
– Воображаю свою завтрашнюю мигрень.
– Пойду огонь в камине разожгу.
– Здесь пекло будет…
– Не будет. По ночам очень даже прохладно. Отдыхай.
Он остался лежать с закрытыми глазами, с неловко, как у тряпичной куклы, подвернутой рукой – а я обошла весь дом, проверила окна, осмотрела заднюю дверь, припертую табуреткой, и окно в своей спальне, лишенное блокиратора. Вроде никаких следов вторжения. Наконец я шагнула к папиному шкафу, посветила телефоном. Вентиляционное отверстие – в том же виде, в каком я его оставила. Но вот надолго ли?
– Николетта! – позвал с первого этажа Эверетт.
– Иду! – откликнулась я.
Помогла ему улечься в постель, ловко ускользнула, когда он хотел повалить меня на одеяло. Бросила:
– Сейчас вернусь.
Отвинтила шурупы, вытащила блокноты и остальные бумаги, отнесла вниз, уселась у камина, где разгоралось пламя. Я просмотрела дневники, больше похожие на расходные книги; на миг мне почудилось, что нашлись недостающие элементы пазла. Я пробежала глазами отдельные листки: опись маминых драгоценностей, товарные чеки, детализированные квитанции из ломбарда. Вырвала страницы из дневника, скомкала, швырнула в камин. Края закруглились, обуглились дочерна.
Тогда я вытащила бумаги из ящика – те, что до приезда Эверетта лежали на обеденном столе, те, в которых я искала смысл. Квитанции об изъятии банковского вклада. Расписки о получении наличных. Я сожгла их все. Они превратились в пепел. В ничто. Рассеялись дымом. Я лишила себя роскоши вдумчивого чтения, постепенного, щадящего постижения. Догадка обрушилась, как вендетта, как листья осенью: предупредительная смена окраски, один ветреный день – и они сорваны, они мертвы.