Детали в углах поляроидного снимка обретают четкость, мозг перезагружается, воспоминания всплывают кадр за кадром. Призраки обретают плоть. Коринна бежит по обочине передо мной, голосует: ноги блестят от пота, юбка надувается ветром от пронесшейся машины. Байли отстраняется, дыхнув алкогольными парами. Или это от меня водкой пахнет…
Я разжала пальцы, которые секунду назад цеплялись за край кабинки чертова колеса. Захотелось коснуться их – Коринны и Байли. Заставить Коринну обернуться и сказать: «Не дрейфь, Байли», а затем поймать мой взгляд и улыбнуться. Но обе слишком быстро растаяли – впрочем, как и все прочее; осталась только боль утраты.
Плюс десять лет, плюс еще двадцать миль – и я вижу наш дом. С фасада. Заросшая подъездная дорожка, сорняки пробиваются сквозь слой гравия. Экранная дверь с треском распахивается. Голос Тайлера: «Ник?» Это уже не совсем воспоминание, это ближе, чуть ближе к реальности.
Я почти приехала.
Знакомые трещины на асфальте перед нашим поворотом, слева от светофора.
На углу новенький, заляпанный свежей грязью плакат: ежегодная ярмарка. Сердце подпрыгивает.
Вот и супермаркет сети «Си-Ви-Эс». Группка тинейджеров подпирает стенку, как раньше подпирал ее Чарли Хиггинс с компанией. Магазины на главной улице стоят по-прежнему, только трафаретные надписи на витринах не раз поменялись со времен моей юности. Лишь «Келли» как был пабом, так и остался; этакая веха, межевой знак, местный ориентир. Начальная школа, напротив нее – полицейский участок, где в самом дальнем шкафу пылятся папки с делом Коринны. Все свидетельства, все вещдоки свалили в коробку, задвинули в угол – потому что куда еще было девать Коринну? Она затерялась среди бумаг, забылась со временем.
Далее: электрические провода на столбах по обочине; церковь, которую посещали все – и протестанты, и прочие. За церковью – кладбище. Коринна заставляла нас задерживать дыхание, когда мы проезжали мимо кладбища. Заставляла распластывать ладони на потолке грузовика, лезла целоваться с двенадцатым ударом церковных колоколов. Не дышать рядом с покойниками, ни-ни. Даже после маминой смерти не унялась. Будто смерть – суеверие, плохая примета; будто ее можно перехитрить, если бросить щепоть соли через плечо или скрестить пальцы за спиной.
Я взяла сотовый и позвонила Эверетту. Попала на голосовую почту; впрочем, иного я не ожидала.
– Добралась, – произнесла я. – Уже на месте.
* * *
Дом я нашла точно таким, каким представляла все девять часов пути. Тропа от подъездной дорожки к фасадному крыльцу прекратила свое существование, Дэниел раскатал ее, приплюсовал к парковочной площади. Свой внедорожник он поставил под навесом, с самого краю, чтобы освободить место для моей машины. Сорная трава царапала мне икры, пока я на нетвердых ногах шагала с камня на камень, оскальзываясь, потому что камни были давно отшлифованы подошвами. Сайдинг цвета слоновой кости местами потемнел, местами выгорел на солнце; рябил перед глазами, заставлял щуриться. На полпути от машины к дому я начала составлять список важных дел: одолжить водяную пушку, найти косильщика с газонокосилкой, купить пару-тройку ярких горшечных растений для крыльца…