— Мой принц, — тихий голос миссара заставил вздрогнуть. Смотрю на него, и будто не вижу. На его месте мелькает другая фигура, серая, со странными прозрачными глазами.
— Что ты хотел? — моргаю часто-часто, прогоняя наваждение. Вот растаяла фигура серого, смотрю в черные глаза миссара на узком бледном лице. Он сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. Моя жизнь в обмен на жизнь серого. А я так и не придумал ему другого имени. Не успел.
— Завтра утром выезжаем. — Он склонил голову, пряча острый взгляд за густой темной челкой. Что заставило этого человека передумать? Он не скрывал в ту ночь, что собирался убить меня, похоронить даже память обо мне в той темной подворотне. Какие мысли живут в этой голове? И когда ожидать новой перемены ветра?
— Я тебя услышал. Можешь идти. — Отворачиваюсь. Невыносимо смотреть на него.
Я умолял, просил отменить казнь, но он был непреклонен. Силой притащил меня на площадь. До сих пор чувствую его пальцы на моей шее. Он держал меня, не давал отвернуться до того самого момента, когда перестали дергаться безликие тела на виселице. Я навсегда запомню этот миг. Даже сквозь плотную ткань маски смертника я отчетливо видел серого, его лысую голову и немой вопрос во взгляде «за что?».
До боли в глазах сжимаю веки, трясу головой. Неужели воспоминания будут преследовать меня всю жизнь?
— Ты еще здесь? — раздраженно поворачиваюсь, заметив краем глаза темную фигуру миссара.
— Вы же любите истории? — задумчиво спросил он, глядя в большое окно, что занимало почти всю стену спальни.
— К чему этот вопрос? — вскидываю голову, говорю громче, чем следовало.
— Я расскажу вам одну, мой принц. — Он медленно обошел кровать, остановился на миг на границе ковра и сделал шаг на холодные плиты пола. Я вздрогнул от громкого стука сапог о камень.
— Я вырос из сказок, — всматриваюсь в отражение его лица на стекле. Все такое же равнодушие. Страшный, непонятный человек.
— Жил-был король, — так начиналось множество сказок. Про отвагу, честь и приключения. — Заботился о своих подданных, ценил людей, прислушивался к мнению советников и народа, пытался жить по чести и совести. — Он замолчал, провожая пальцем первую одинокую каплю начинающегося дождя. Она несмело ударилась о стекло и стремительно поползла вниз, словно убегая от чего-то. Становилась все меньше, оставляя за собой ломаную линию. Всего пара сантиметров ей оставалось до подоконника, но не успела. Громко забарабанили в окно сотни злых капель, смыли неровный след, затуманили прозрачное стекло, заливая сплошной стеной.