Начальница мне не поверила. Но уже на следующий день я стояла перед ее террасой. И через день опять пришла туда. На третий день мне отдали заработанные деньги. Пятьдесят дирхамов, пять евро. Мелочь, но я считала, что моя борьба за эту маленькую сумму оправдала себя. Из принципа.
Я уже давно решила не позволять дурачить себя. Я ожесточилась в сердце и больше не соглашалась на компромиссы. А Зачем? Какой бы я ни была — жесткой или мягкой, большой или маленькой — все равно меня избивали, надо мной издевались, меня унижали и обманывали. Мне стало ясно, что хуже уже не будет, как бы я себя ни вела. Теперь дела могли идти только к лучшему, пусть постепенно. Я почувствовала, что снова готова бороться за свое будущее. Этот маленький успех в кофейне я рассматривала как хорошее начало для нового отрезка своей жизни.
Моя следующая работа впервые привела к более тесным контактам с немцами. Это была супружеская пара из далекой, чужой страны по ту сторону Средиземного моря. Они были владельцами лучшего салона мороженого в Агадире.
Я получила униформу, состоящую из черных брюк и красной футболки, а платили мне приблизительно сто двадцать евро в месяц. За это я должна была днем и ночью печь вафли и продавать мороженое. Продавать мороженое доставляло мне удовольствие, а печь вафли, наоборот, было пыткой. Я должна была разливать лопаткой жидкое тесто в формочки для вафель, закрывать аппарат на некоторое время, затем снова открывать и сворачивать в кулечки коричневую массу на горячем листе железа.
Там все решали секунды. Парой секунд раньше — и тесто оказывалось еще сырое, парой секунд позже — и тесто становилось таким жестким, что его уже не удавалось свернуть в трубочку.
И до сих пор внутренние стороны моих кистей носят отметки ожогов, которые я получила, когда в страшной спешке работала возле раскаленной плиты.
Немцы были странными людьми. В их салоне мороженого постоянно звучала резкая музыка, под которую мужчины хриплыми голосами орали: «Проклятие, я люблю тебя», «Verdamm, ich liebe dich». Моя шефиня ходила в свитере и пользовалась тяжелыми духами, от которых у меня кружилась голова, а шеф неприятно вонял потом.
— Ты чувствуешь? — шептала моя коллега.
— Конечно.
— А ты знаешь, откуда это?
— Нет.
— Свинина, — сказала моя коллега и захихикала. — Так воняют те, кто жрет свинину. Все немцы жрут мясо свиней.
Мне с трудом представлялось, как можно жить в стране, в которой все люди едят свинину и воняют так, как мой шеф.
В этом салоне мороженого я впервые увидела трансвестита. Конечно, я знала, кто такие гомосексуалисты — мой двоюродный брат Али периодически приводил их домой. Тогда в соседней комнате раздавались подавленные стоны, а позже мужчины выходили оттуда с красными лицами. После этого у Али появлялась пара купюр в кармане.