Этого не будет никогда, пообещала я Рабие. Моя сестра постоянно давала мне книги и вырезки из газет, в которых говорилось о судьбе девочек легкого поведения.
— Именно потому, что мы в своей жизни потеряли так много, мы не можем терять еще и нашу честь, — говорила Рабия, — это единственное, что осталось у нас.
Я не хотела становиться такой, как девочки на нашей улице, которые получали удовольствие, соблазняя пожилых мужчин, и брали с них деньги, потому что таким образом надеялись легко избавиться от бедности. Пару месяцев или лет они одевались как принцессы, потому что могли позволить себе покупать вещи в бутиках для туристов, но в конце концов их отторгало наше общество, которое на первый взгляд кажется очень терпеливым и терпимым, но на самом деле является крайне консервативным.
Ни один мужчина из достойной семьи никогда не женится на такой девочке, ни один отец не признает ее невесткой. Им остается только жизнь на краю общества, в одиночестве и без защиты своего клана.
В нашем квартале жил богатый человек, который производил странное, завораживающее впечатление на некоторых моих подружек. Мы называли его месье Диаболос, потому что он был таким маленьким, что его едва было видно, когда он управлял своим большим серебристым автомобилем, проезжая по улицам. Казалось, что за рулем сидит сам черт, потому водителя и не видно, а машина ехала по нашему городу тихо и мягко, словно скользила по дороге.
Месье Диаболосу принадлежала большая вилла, расположенная возле школы. Вилла была обнесена каменной стеной, а за ней виднелись пальмы. Здесь он жил со своей семьей. Мне кажется, у него было четверо или пятеро детей, которые не ходили в обычную общественную школу, а посещали одну из дорогих частных школ, в которых учителя якобы не били своих учеников. Я не особенно этому верила. Школа без побоев? Я о таком раньше никогда не слышала.
В моей школе не только директор избивал всех учеников, опаздывавших на занятия, водопроводным шлангом. Почти у каждого учителя был свой излюбленный способ для того, чтобы мучить нас или издеваться над нами. Если кто-то совершал ошибку, то его заставляли стоять на одной ноге, давали пощечину, щелкали по голове. Когда я однажды совершила какой-то промах, учитель потребовал, чтобы я открыла рот. Я подчинилась.
— Шире! — сказал учитель.
Я открыла рот еще шире. Учитель выпрямился, затем плюнул мне в рот. Меня едва не вырвало прямо на него. Я выскочила на улицу к туалетам, находившимся в другом конце двора, но меня потом еще долго тошнило, как только я вспоминала об этом унижении.