Таким разглядел молодой человек молодого царя. Видел он и другую важнейшую персону на этом зловещем празднике: как москвич, видел не в первый раз, но никогда прежде не смотрел на этого известного человека с таким презрением: «Середь Кремля митрополит Филарет благодарил бога за убийства… Мальчиком четырнадцати лет, потерянным в толпе, я был на этом молебствии, и тут, перед алтарем, оскверненным кровавой молитвой, я клялся отомстить казненных и обрекал себя на борьбу с этим троном, с этим алтарем, с этими пушками».
Так впервые стали друг против друга юный Александр Герцен и старший его тридцатью годами митрополит Московский и Коломенский Филарет. В эти часы, на этой площади начался их поединок, который продлится почти полвека; поединок, в котором, конечно, участвовали не только они: на стороне одного — небольшой круг честнейших и смелых людей, на стороне другого — гвардия, трон, алтарь, пушки. На стороне молодого — его Россия, на стороне старшего — его бог и его царь. Силы как будто совершенно неравны; к тому же митрополит — человек способностей выдающихся и ума немалого.
Пути, которыми шли до того мальчик и преосвященный муж, были настолько не похожи, что, казалось, никак не могли пересечься, столкнуться — но вот свершилось! Когда пятимесячный Александр Герцен бессмысленно улыбался и махал ручкой на зарево гигантского московского пожара 1812 года и когда его отца допрашивал сам Наполеон, именно в этом году карьера тридцатилетнего Филарета резко пошла вверх.
Сыну дьякона из городка Коломны, Василию Дроздову нелегко было пробиться, и он, находясь уже на самых высоких должностях, не раз намекал, что сам, своими силами поднялся наверх: не то что какой-нибудь дворянский, аристократический отпрыск, за которым и его предки, и имения, и крепостные, и придворные связи — ничего этого у Василия Дроздова не было. Зато юный коломчанин с неслыханной энергией налегал на учение в семинарии, благодаря изумительной памяти помнил наизусть сотни священных текстов, легко и быстро овладевал новыми и древними языками, в скором времени прославился как искусный ритор, проповедник, философ. Прибавим к этому еще мощное честолюбие, и мы увидим, каков был молодой священник за несколько лет до того, как население Москвы пополнится Александром Ивановичем Герценом.
При таком даровании, однако, карьеру может сделать лишь тот, кто пострижется в монахи, откажется от спокойной должности попа, откажется от семьи, которую разрешено иметь «белому духовенству», но не дозволяется черному: только монах может рассчитывать на движение вверх по лестнице духовных рангов вплоть до митрополита.