Арья покосилась на Иглу, висящую на боку у чернобородого, лысеющего латника по имени Полливер. «Хорошо, что меч забрали», – подумала она. Иначе она попыталась бы заколоть сира Грегора, а он разрубил бы ее пополам, и волки съели бы и ее тоже.
Полливер был не так плох, как кое-кто из других, хотя и забрал себе Иглу. В ночь, когда ее схватили, все люди Ланнистеров были для Арьи безымянными и на одно лицо в своих шлемах с носовыми стрелками, но теперь она знала их хорошо. Это было просто необходимо – знать, кто ленив, а кто жесток, кто умен, а кто глуп. Полезно было знать, что солдат по прозвищу Сраный Рот хоть и сквернословит так, что уши вянут, может дать тебе лишний ломоть хлеба, если попросишь, а веселый старый Чизвик и сладкоречивый Рафф только влепят тебе затрещину.
Арья смотрела, слушала и наводила глянец на свою ненависть так, как Джендри прежде – на свой рогатый шлем. Теперь этот шлем носил Дансен, и она ненавидела его за это. Полливера она ненавидела за Иглу, старого Чизвика – за то, что полагал себя забавником. Раффа-красавчика, пронзившего копьем горло Ломми, она ненавидела еще сильнее. Она ненавидела сира Амори Лорха из-за Йорена, сира Меррина Транта – из-за Сирио, Пса – за то, что убил мясницкого сына Мику, сира Илина, Джоффри и королеву – из-за отца, Толстого Тома, Десмонда и остальных, даже из-за Леди, волчицы Сансы. Щекотун был слишком страшен, чтобы его ненавидеть. Порой она даже забывала, что он по-прежнему с ними – когда он не допрашивал, он был солдат как солдат, даже смирнее многих, и с совсем неприметным лицом.
Каждую ночь Арья повторяла эти имена.
– Сир Грегор, – шептала она в свою соломенную подушку. – Дансен, Полливер, Чизвик, Рафф-красавчик, Щекотун и Пес, сир Амори, сир Илин, сир Меррин, король Джоффри, королева Серсея. – В Винтерфелле она молилась с матерью в септе, а с отцом в богороще, но на дороге в Харренхолл богов не было, и эти имена составляли единственную молитву, которую она позаботилась заучить.
Весь день они шли, а ночью она повторяла имена – но вот деревья стали редеть, уступая место холмам, извилистым ручьям и солнечным полям, где, как гнилые зубы, торчали там и сям остовы сожженных укреплений. Еще один долгий дневной переход – и впереди, у голубых озерных вод, показались башни Харренхолла.
В Харренхолле им будет лучше, говорили друг другу пленники, но Арья не была в этом так уверена. Она слишком хорошо помнила сказки Старой Нэн об этом страшном замке. Харрен Черный подмешивал в раствор, скреплявший кладку, человеческую кровь, говорила Старая Нэн, понижая голос так, что детям приходилось подвигаться к ней поближе – но драконы Эйегона зажарили в этих стенах и его, и всех его сыновей. Арья закусывала губы, неотвратимо приближаясь к этому замку на своих ороговевших от мозолей ногах. Теперь уж скоро – до башен осталось не больше нескольких миль, по всему видно.