После этого вопил уже он, изворачиваясь ужом, чтобы разглядеть пять красных полос, вспоровших гладкую кожу. Про девчонку герцог, потрясенный покушением на свое драгоценное тело, забыл напрочь, с воем выскочил из комнаты, и некоторое время мы оставались одни.
Видимо, тогда я и впала в забытье, не успев даже подлечить свои болячки, потому что вновь пришла в сознание от острой боли в боках, по которым меня со всей дури пинал герцог, уже одетый в халат и украшенные камнями туфли. Еще в комнате находилось несколько воинов и, как ни странно, трясущийся от страха староста.
– Метаморфы, господин, метаморфы энто! Кажное лето так и прут из дивного леса, вон он, почти под боком! А вот зимой их нет, они туда плодиться уходят, – тараторил он, заискивающе заглядывая в перекошенную ненавистью рожу.
Сразу потерявшую для меня всякую привлекательность.
– А что белая, так ить среди них разные встречаются, но белые редко, дорогой зверь.
Видимо, придется отблагодарить старосту, именно эти его слова спасли мне жизнь. Висевшую в тот момент на волоске. Вернее, на конце меча одного из воинов, стоящего надо мной с этим самым мечом наготове.
Потом на нас надели ошейники, – вот теперь я вспомнила, как приобрела это совершенно ненужное мне украшение, – и, крепко держа за поводки, вытащили из дома в освещенную двумя лунами ночь.
Во дворе втолкнули в клетку из железных прутьев сначала мою напарницу, следом меня… Вот тут мои воспоминания опять рвутся, судя по всему, в тот момент я снова ударилась обо что-то больной головой.
Тихонько шепчу заклинание излечения ран, надоело терять сознание от каждого пустяка. Проклятый ошейник отзывается на мой шепот резким давящим движением, и это открытие огорчает меня больше всего. Таких вещиц нет в моем мире, по крайней мере, мне о них ничего не известно.
Я только в сказках да книжках встречала упоминание об артефактах, которые могут блокировать магию. Или наказывать за ее применение.
Так вот, похоже, это милое украшеньице как раз из той серии.
Девчонка открыла глаза, и в их бездонной черноте плеснулись такая ненависть и боль, что у меня вдоль хребта шерсть встала дыбом. И очень захотелось поверить, что эта ненависть направлена не на меня.
Осторожно оглядываюсь вокруг и начинаю понимать: клетка, в которой нас заперли, стоит на телеге, едущей почти в середине обоза. Его головные повозки сейчас хорошо видны на изгибе проселочной дороги, тянущейся вдоль реки.
Возница, сидящий на передке телеги, заметно клюет носом, и мне хватает короткого шепотка, чтобы он сладко уснул. И снова впивается в шею тяжелый ошейник.