– Устала хозяюшка, Андрей Васильевич, – подступила к нему сенная девка. – Вона сколько сил потратила, пока разродилась. А ей ведь еще и кормить надобно. Почивать ей ныне потребно, княже, почивать.
– Спи, – погладил жену по руке Андрей, поцеловал ее в лоб. – Спи. – И неожиданно для самого себя добавил: – Я люблю тебя, Полина, суженая моя.
Кажется, это было первое «люблю», которое слетело с его уст в этой жизни.
На деревне уже веселились. Староста, следуя приказу господина, выставил на улицу несколько бочонков вареного хмельного меда, выбил донышки, предоставив всем желающим черпать угощение, сколько заблагорассудится. Здесь же, на заборе, висели гирлянды из копченой рыбы, под ними лежали розовые на срезе свиные окорока, куриные полти. Однако сам Фрол, Пахом и еще несколько местных старожилов устроились по другую сторону частокола, между погребом и амбаром, открыв бочонок с квашеной капустой и скромно подвесив над ним двухпудовую белорыбицу. Запивку они тоже черпали из бочонка – но заметно меньшего по размерам, с восковой печатью на боку. Петерсемена, добротное красное рейнское вино. Отчего не побаловаться, коли хозяин дозволяет? Зверев повернул к ним и тут же получил в руки полулитровый резной осиновый корец.
– Долгие лета князю нашему, Андрею Васильевичу! – торопливо провозгласил староста.
– Долгие лета!!! – тут же подхватили за забором.
Андрей покачал головой, зачерпнул вина, выпил примерно с половину ковшика, выдернул косарь, срезал с рыбьей туши изрядный ломоть, прожевал. Фрол, слегка втянув голову в плечи, ждал. Вино все ж таки, не пиво и не мед, что на любом дворе сварить можно, за него серебром плачено. А ну разгневается князь?
– Не то кричишь, – укоризненно покачал головой Зверев. – Ныне не мой день рождения. Наследника.
– Долгие лета княжичу нашему, долгие лета! – немедленно подхватили смерды и Пахом вместе с ними. – Долгие лета!
* * *
Праздник вместо дозволенного князем одного дня растянулся на целых три, и остановить его не смог даже Медовый Спас – начавшийся через день после дня рождения княжича Успенский пост. Андрей, памятуя, что смерды отмечают рождение его первенца, на решительные меры не решался, а посему что ни вечер – в Запорожском звучали песни, пели дудки, бродили запойные компании. Что ни утро – кто-то приходил с жалобами на бедокурящих парней, которые то изгородь опрокинут, то корову так напугают, что та доиться перестает, то под подол девке какой или бабе полезут.
Когда наступил Яблочный Спас, Зверев не выдержал и велел старосте давать по десять плетей каждому, кто покажется на улице в подпитии. Не за пьянство, естественно – за нарушение поста, запрещающего употреблять скоромное еще шесть дней. Каждую осень прагматичная мудрость Православной Церкви становилась ясна любому. Только-только кончилась сенокосная пора, начиналось время уборки урожая: лука, репы, яблок. Какое тут веселье? Работать надобно в поте лица, работать от зари и до зари, чтобы по зиме голодному не остаться, чтобы все тягло и оброки уплатить, чтобы погреба и амбары набить по самую крышу… Простая скромная пища и труд, труд и простенькая скромная пища – во имя будущего благополучия души и тела.