— Я тоже его уважаю, потому просить буду, чтобы помог мне Богданку сосватать.
— А если он не захочет тебе помочь?
— Не может этого быть! — воскликнул Кондрат.
— Я тоже думаю так, а все же… — Усмехнулся в бороду Варавий. — Ну а если не захочет?
— Тогда мы убежим с Богданой, и никто нас разлучить не сможет!
— Вот это правильно! — сказал Варавий. — Тогда по-моему. По-железному. Тогда, если что, тикай с Богданкой.
— Бежать не надо, — вдруг раздался спокойный голос. — Это тоже будет по-железному.
Варавий и Кондрат взглянули в сторону, откуда прозвучали эти слова: в проеме распахнутых дверей кузницы стоял, добродушно улыбаясь, среднего роста человек в просторном костюме наездника. Уже немолодой, в его темно-русой бороде серебрилась густая проседь. Это и был Виктор Петрович Скаржинский.
— Здравствуйте, братцы! — по-военному отчеканил он приветствие и, видя, что «братцы» смущены его внезапным появлением, чтобы не усугублять их смущения, подошел к горке поковок, сложенных возле горна.
— Недурно, совсем недурно, — сказал, показывая на груду еще горячих поковок. — Когда это вы успели?
— Да только что закончили, — ответил не без гордости Варавий. — Я, значит, вот с ним, с Кондратом…
— Все закончили?
— Все. Осталось только приварить их к лемехам и ставить в плуги. — Варавий заметил, что Виктор Петрович протянул было руку к одной из поковок. — Только не дотрагивайтесь до них. Поковки-то еще раскаленные. И в перчатках нельзя. — Опять предупредил он, видя, что Скаржинский вынул из кармана сюртука белые жокейские перчатки.
— Сгорят ваши перчатки вмиг.
— Вот как, — разочарованно проговорил Виктор Петрович улыбаясь.
Кондрат взял клещами одну из поковок, сунул ее в бочку с водой, которая тотчас зашипела и над ней пошел пар. Через минуту, держа в руках мокрую, но остывшую поковку, Скаржинский уже рассматривал ее. Он остался доволен работой.
— Да вы не кузнецы, а ювелиры. Тут и слесарю опиливать не надо. Все точно. Можно сразу приваривать к ним лемехи. Спасибо за добрую работу.
— Мне бы, Виктор Петрович, с вами поговорить надобно, — покраснев и наконец собравшись с духом, обратился к Скаржинскому Кондрат.
— Это о чем вы говорить со мной хотите? О том, что жениться на мадемуазель Богдане задумали? И чтобы я сосватал? Так я уже про это все знаю, — усмехнулся Виктор Петрович. — Да! Да! Знаю-с…
— Выходит, вы все слышали? — побледнел Кондрат.
— А вы думали, что я глухой?! Вы, Кондрат, так громко исповедовались перед Варавием, что каждое слово можно было услышать за версту. Тем более что дверь в кузницу была распахнута. Конечно, я все слышал и даже то, что вы с Варавием признавались в своей любви ко мне. Благодарю. Я то же самое испытываю к вам. И успокойтесь. Ничего ужасного нет в том, что я случайно узнал о ваших личных делах. Это даже к лучшему. И вам, дружок, теперь не надо рассказывать мне одно и то же. Нет худа без добра.