— Я тебя предупреждал, что ее соблазнить невозможно, — осмелился напомнить о своих прогнозах Пьер.
Его напоминание оказалось маслом, пролитым в пламя. Оно лишь увеличило ярость Ромула.
— Чепуха! Говорю тебе, чепуха! Нет женщины, которую нельзя покорить. Просто я не знал, что у нее такая рыбья кровь. Что она такая тупица.
Проханов чувствовал себя глубоко обиженным. И Богдана, и ее жених сейчас казались ему людьми, грубо и глубоко оскорбившими его.
Перед отъездом из Трикрат он опять говорил Пьеру о своей обиде и без обиняков просил у друга помощи в этом щекотливом деле.
— Прошу тебя, если ты мне настоящий друг, то покарай за меня эту девку и ее кавалера, да так, чтобы им неповадно было.
Пьер пообещал.
Хотя хозяйка Трикрат старалась свою новую горничную оградить от неприятностей, но все ж они прорывались сквозь все оборонительные заслоны Натальи Александровны. Уж слишком много зависти и недоброжелательства вызывала новая жизнь Богданы в усадьбе, которая остальным жителям поселка почему-то казалась очень легкой и сладкой.
Для многих жителей было совершенно непонятно, почему помещики Скаржинские оказывают такое покровительство Кондрату Малому, его матери-гречанке Елене, да еще и ее невестке. Чем объяснить такое благоволение знатных господ к беднякам простолюдинам? Многие поселяне за давностью лет позабыли ту фронтовую дружбу, которая существовала между барином Виктором Петровичем и дедом Кондрата Малого — Кондратом Большим. А многие, чья память была покрепче, — увы! — уже поумирали. Новое поколение даже стало сочинять всякие догадки на этот счет. Придумывали, что Кондрат Малый внебрачный сынок Виктора Петровича, а другие говорили, что он внучатый племянник… Объясняли, что, мол, только Наталья Александровна с ее ангельским характером может терпеть такое. Поселковые бабы искренне жалели ее: «И чего она, голубушка, не прогонит Еленку — носатую гречанку с ее сыном из поселка». Такие слухи доходили и до Натальи Александровны.
— Маман, — сказал Пьер. — Мы должны заботиться о доброй репутации нашего семейства. Мы не должны якшаться с простолюдинами.
— Ты, милый, совершенно неправ. Во-первых, это семейство не менее благородно, чем наше. Оно отмечено народным героизмом и, кроме всего прочего, вспомни-ка, твои предки такие же казаки-сечевики, — ответила Наталья Александровна.
Пьер вспыхнул. Хотел было возразить. Пристально, нелюбезно смерил взглядом маман, но одумался, и злая фраза замерла на его губах. Он давно уже не обращал внимания на мать, а Наталья Александровна сильно изменилась за последнее время. Седые волосы выглядывали из-под чепца. Возле по-прежнему молодых, блестящих глаз пролегли морщины. И Пьеру вдруг стало очень жалко маман. Он невольно пробормотал, целуя ей руки: