Кондрата это сравнение Фока со злой собакой рассмешило.
— Ну чего ты так развеселился? Тут смешного-то совсем нет.
— А меня твои слова о Фоке, что он, как собака, позабавили. Очень правильно. Только добавить надо — умная он собака. Понимаешь, на нас рабочих лает, а сам хуже нас на хозяйской цепи сидит.
— Ты думаешь, не замечает Фок свою цепь? Еще как замечает! Ты прав — он умный. Все понимает. Ему от своего лая и злости еще более тошно, чем нам. Мы хоть в Бога верим, а он в кого? В машину эту паровую? Она все силы из человека тянет, и верить-то в нее нельзя, и жить для нее нельзя. Надо в Бога верить. И в землицу родную. Ой, как хороша она, земля наша Новгородская, особливо весной.
— А у меня есть мать и невеста. Можно сказать, жена, родная по-настоящему, — ответил Кондрат. Тут он почувствовал свое преимущество перед Глебом.
— Понимаешь, жена у меня и родная очень, — он не мог точно выразить свои чувства, но Глеб его сразу понял.
— Неладно у меня приключилось от черной болезни, — сказал он со вздохом, — почти все село повымерло. И отец и мать, почитай, вся семья наша. Один я выжил, да лучше бы меня Бог прибрал, видишь, лицо у меня какое? Харя страшная, никакая девка за меня не пойдет…
Кондрату стало его жалко:
— Ничего, Глеб, красивый ты, и лицо твое, несмотря на оспу, мне очень нравится. А фигура какая ладная, прямо богатырская. Ты мне более всех в мастерской пригляделся, вот те крест…
— А не врешь?
— Я же забожился.
В серых глазах Глеба появилась радость.
— Мне этого еще никто не говорил, — сказал он глуховатым голосом.
«Хороший он человек, видно, душа у него, как у ребенка малого», — подумал Кондрат и невольно вспомнил, как на него, якобы за медлительность в работе, орал Фок, называя самыми обидными словами.
«Как можно обижать такого», — подумалось Кондрату. И чтобы переменить тему разговора, он сказал:
— Все же ты неправ, Фок злой, подлый пес, но мастер.
— Ты думаешь, я его обозвал собакой за обиду? Нет, я не от обиды. Это он от беды своей на меня сегодня орал. А беда его — горше моей. Вот он и злится, и орет. Страшная жизнь у него, страшная. Я гляжу на него, и мне порой даже жалко его.
Терпи, казак!
Кондрат не сомневался в искренности слов Глеба, но они были ему непонятны. Эта сторона натуры Фока не вызывала у него ни сочувствия, ни жалости. Однако этот злой человек был замечательным, знающим свое дело, мастером. Он хорошо руководил производством, и поэтому цепного пса Фока, как его тайком, за глаза, называли в мастерских, даже их начальник, затянутый в свой чиновничий вицмундир, все же уважали. В глазах Кондрата образ Карла Оттовича как бы двоился: с одной стороны, он казался умным, все понимающим, умеющим быстро принимать верные решения, налаживать работу, руководить, а с другой — грубым, жестоким. Так кто же он на самом деле, этот Карл Фок?