— Откуда ты? Здешний?
Глеб как-то косо глянул на него, наклонил голову и молча отвернулся. «Важничает. Не хочет разговаривать с учеником. Считает себя великим мастером», — решил Кондрат.
Но когда часа через два они снова сошлись за тем же делом, Глеб вдруг по-доброму плеснул на него взглядом серых печальных глаз и басовито буркнул:
— Давеча ты спрашивал, откель я. Да из Новгорода. На верфи там слесарничал. Верфь возьми да закройся. Вот я и сюда, значит… — На этом разговор Глеба иссяк.
А когда Кондрат в свою очередь стал ему рассказывать о себе, он опять наклонил голову, отвернулся, и было непонятно — слушает он его или нет. Такая манера Крылова отбила у Кондрата желание вступать с ним в беседу. Но оказалось, что сам молчаливый богатырь, при всей своей необщительности, имел потребность изливать то, что накапливалось у него в душе. Кондрата удивляло, что работники мастерских иногда на час раньше положенного являлись на работу. Он объяснял это страхом перед мастером Фоком, который наказывал опоздавших штрафом.
— Неужели так боятся потерять пару копеек?.. — сказал он Глебу.
— Нет, Кондратий. Не штраф заставляет людей спозаранок прибегать сюда.
— А что?
— Вот ты знаешь, как живут наши работники? Был хоть раз у них? Кондрат покачал головой.
— Не знаешь… Так вот. В грязище они живут. Спят по двое на койке, а то на полу на соломе, где всю ночь их грызет вошь да клопы. Вот они и выбегают, едва отдохнув, из нор своих — жилищ, значит, на волю вольную. Да и тут… Вот и я думаю — бежать куда глаза глядят или удавиться. Разве это жизнь?..
Кондрат понял и сочувственно посмотрел на Крылова. Но поговорить с ним как следует на эту тему не успел, потому что раздался повелительный резкий голос Фока:
— Приступай к работе! Приступай!
Все в мастерской встали на свои рабочие места, а ученика-практиканта Кондрата все более и более стала интересовать жизнь и работа мастерских. И не потому, что он быстро приобщился к рабочему люду, и не потому, что его любознательная натура постигала каждый день новое в ремонтном ремесле. Кондрата всерьез стали интересовать люди. И особенно такие, как Глеб Крылов. После работы он пошел с ним одной дорогой, они оба, как теперь оказалось, жили в одной стороне. Брели медленно, оба были изнурены тяжелой работой. И откуда только появлялись силы для жаркой беседы.
Тут как бы прорвало молчуна Крылова. Шатаясь от усталости, он вдруг, положив руку на плечо Кондрата, спросил:
— Вот ты парень грамотный. В чертежах разбираешься. Книги читаешь, так вот, скажи мне, темному, а зачем-то жизнь такая, которой мы живем? Ну скажи, кому нужна она? Кому? Богу? Ну скажи, для чего ему всемогущему, — он тут снял с себя шапку и три раза перекрестился. — Да прости меня, Боже, за такие речи, ну, кому такая поганая наша жизнь нужна? Может, барам, начальству? Может, Фоку? Ведь не глупый же наш Фок и дело знает и любит, а он, как злая собака, лает и лает.