Работа спорилась, как говорится, шла в охотку, не минуло и полгода, как Мартынюк переселился из чужого угла, который он снимал по-дешевке, в аккуратный собственный дом. К тому времени он стал уже своим человеком в полиции. Он усердно осваивал новую профессию. Карьеру начал с рядового, а начальство, видя его усердие и расторопность, вскоре доверило ему исполнение обязанностей квартального по надзору.
А надзирать было над чем. Одесса, с самого своего возникновения, кишела бродягами и мошенниками всех мастей. Тут появились гнезда контрабандистов, спекулянтов, особенно после провозглашения статуса «порто-франко», так называемого вольного города. Вот тут-то и пригодилась воинская смекалка и выучка, приобретенные в сражениях и походах бывшим унтером. В схватках с бандитами Василий Макарович дважды был ранен, но богатырское здоровье не подвело. Без всякой медицинской помощи (лекарства в те времена отсутствовали, если не считать примочек из морской воды да фляги сивухи, настоянной на придорожной траве) он выдюжил — раны зарубцевались, а слава о нем, как о смелом бойце, способствовала его дальнейшему продвижению по полицейской службе. Через тридцать лет, уже раздобревший и поседевший, Мартынюк стал начальствовать над полицейским участком и выслужил чин капитана-исправника. От молодости лихого кавалерийского унтера он сохранил на этом поприще солдатскую честность и отвагу.
Эти качества выгодно отличали Василия Макаровича от других полицейских. В нем еще сохранилась любовь к славному командиру своего эскадрона — Виктору Петровичу Скаржинскому. С ним он почти ежегодно встречался в дни осенних ярмарок, когда тот приезжал из Трикрат в Одессу.
Таков был хозяин маленького домика на Манежной, под кровлю которого судьба привела Кондрата. К его удивлению, в этом маленьком домике обитала огромная семья. Лишь только он переступил его порог, как сразу оказался в горенке, освещенной красным язычком лампадки, висящей в углу у иконостаса. Тусклый красноватый свет падал на детские кроватки, заполнившие небольшое помещение. На кроватках праведным сном спали девочки и мальчики. Полная, высокая женщина, лицо которой Кондрату трудно было разглядеть в полутьме, пришла на помощь Кондрату, бесцеремонно взяв его за руки и шепнув по-украински:
— Будьте ласкавы, обережно, диты сплять, — провела его меж рядов кроваток в другую, уже освещенную яркой лампой, комнату.
Тут за столом уже сидел без мундира, в белой рубахе сам исправник. Хозяйка усадила его рядом, но гость посмотрел на свои грязные руки и хозяйка поняла: