– Ты что?!!! С ума сошла?!!! – крикнул Пименов и бросился вперед, готовый прыгнуть за борт, в кипящие волны.
Это был рефлекс, не обдуманный акт мужества, а обыкновенный рефлекс, выработанный морской жизнью. Человек за бортом! А это значит – надо спасать! То, что несколько минут назад Пименов был готов проломить Владимиру Анатольевичу череп, не играло ровным счетом никакой роли. И Губатый бы бросился вниз еще до того, как осознал, кого спасает, но, как всегда бывает в таких случаях – все решила случайность.
В тот момент, когда Пименов начал свой жертвенный забег, водолазный скафандр с Глебом Изотовым внутри завалился на бок от очередного кульбита «Тайны», и Губатый, зацепившись босой ногой за грязный ботинок с тяжелой свинцовой подошвой, рухнул на палубу, как застреленный немец в старом кино, больно зашибив колено. Ленка проскользнула мимо него, и быстро, по паучьи, побежала вдоль борта, цепляясь за леера.
– Спасите! – запищал снизу Кущ, и тут у него внезапно прорезался бас, и он заревел на октаву ниже, дребезжа, как расстроенный контрабас. – Спасите!!!
Пименов перегнулся через фальшборт как раз в тот момент, когда набежавшая волна ударила грозу контрабандистов о корпус «Тайны» и принялась крутить во все стороны, но Владимир Анатольевич вцепился единственной здоровой рукой в болтающийся фал, как голодный клещ в живот туриста, и первый удар выдержал, хоть приложило его действительно крепко, до хруста в ребрах.
– Лови! – крикнула Изотова откуда-то слева, Пименов повернул голову и увидел Ленку, держащую в руках нечто черное, длинное, искрящееся на конце… Она перегнулась через борт в двух шагах от остолбеневшего Губатого, размахнулась, и к бьющемуся в волнах, как оглушенная рыба, Кущу полетел…
Это был кабель питания, который Пименов совсем недавно набросил клеммы генератора. И он был под напряжением.
Кущенко потянулся было к летящему на него черному шнуру, но потом сообразил – он всегда соображал достаточно быстро, но сейчас это уже ничего не решало – что несет ему оголенный кабель, и шарахнулся в сторону, засучив ногами в бессмысленном беге на месте. Борт судна просел под волну, и провод упал в воду прямо возле него. Что-то оглушительно щелкнуло – так «стреляет» кнутом укротитель в цирке. Владимира Анатольевича тряхнуло, тело выгнулось дугой, а рот раскрылся до предела. По коже лица прокатились судороги и, казалось, что на волосах пляшут огни святого Эльма. Он замычал так, что этот низкий гул сведенной в комок утробы перекрыл вой ветра – рот его разевался все шире и шире, хотя казалось, что шире уже невозможно, и при этом нижняя челюсть дрожала, как у эпилептика. Глаза лезли из орбит, и на какой-то миг Пименов даже разглядел в разверстой глотке скрюченный в улитку язык.