— Ну, к этому тебе, я думаю, не привыкать стать… — злобно сказала она, прервав его речь.
— Не суди по себе, — остановил он ее.
— Как ты смеешь? — негодующе вскрикнула она.
— Я все знаю, — твердо и внушительно проговорил он.
— Все? Что именно?
— Все. И про ценное ожерелье, и про светлейшего, и про любовь к тебе царя. Я все знаю.
— Тем лучше, — спокойно проговорила она и дерзко поглядела ему в глаза. — Ежели ты знаешь даже только одно— про любовь царя ко мне, то чего же ты хочешь? Мне стоит только донести губернатору о твоих дерзких речах, и ты не только не увидишь своих степей, но даже и здешнего холодного солнца.
— Я не боюсь твоих угроз. Светлейший — враг твой, и ты меня им не испугаешь. Он примет меня и выслушает охотно все, что я расскажу ему про тебя и твою прошлую жизнь.
— Он никогда не примет тебя. Прежде чем ты сделаешь это, тебя здесь не будет. Я попрошу царя, чтобы тебя запрятали в каземат.
— Что запрятать в каземат, надо поймать меня прежде.
— Это не так трудно. Я узнаю, где ты скитаешься по столице.
— Я нигде не скитаюсь, и, чтобы не трудиться тебе, я скажу тебе, что я служу при дворе.
— При дворе!..
— Да, при дворе.
Марья Даниловна расхохоталась.
— Ну, вот… — сказала она. — Эта шутка мне больше нравится. Так бы ты и всегда шутил, оно было бы куда веселее.
— Я не шучу. Я служу кузнецом в царской кузнице, и царь знает меня и одобряет мою работу. И все вельможи знают меня. И полковник Экгоф, который управляет кузницей, знает меня.
Он насмешливо взглянул на нее.
Она вздрогнула.
«Так он знает даже про мои отношения с Экгофом?» — промелькнуло у нее в мыслях, и она почувствовала страх…
— Кончим разговоры, — наружно спокойно произнесла она.
— Кончим! Я сам только этого и дожидаюсь! — согласился цыган.
— Чего ты от меня хочешь?
— Я уже сказал.
— Но, Алим, — вдруг мягко сказала она и хотела взять его за руку, которую тот отдернул, — ты подумай, я служу при дворе, меня любит сам царь. Всю жизнь рвалась я к этому. Все преступления, которые я сделала…
— Моими руками… — вставил он.
— Все невзгоды, которые я перенесла ради достижения этой цели, все… все… Все это я должна забыть, бросить все, чтобы идти за тобою в какие-то степи, в какой-то табор, к чужим, незнакомым мне людям… Для чего? Ты не хочешь этого, ты только нарочно говоришь это, чтобы сделать мне неприятное. Да и зачем тебе это? Ты отстал от той жизни. Ты привык к другому. Разве тебе нехорошо здесь? — ласково спросила Марья Даниловна. Но Алим тотчас же страстно возразил:
— Как бы мне хорошо ни было, мне там лучше. Разве рыба в лоханке лишена воды? Но у нее нет простора, нет свободы. И совесть моя не спокойна. Я до сих пор вижу Стрешнева, которого я задушил, вижу обгорелый труп карлицы, вижу пламя, в котором сгорела усадьба. Все вижу я по ночам, и сон мой неспокоен, как неспокойна моя совесть. Но ежели я уйду туда, с тобою, я буду знать, для чего я все это сделал, и совесть моя успокоится.