Услышав мои слова, Сабу закатил глаза.
– Ты безрассуден и порывист, – сказал он. – Тобой движет то, что находится здесь (он постучал по груди), а не здесь (он коснулся головы).
– Пусть так, но с этим я попытаюсь совладать. А не мое ли безрассудство и порывистость привели меня на Элефантину?
– Ваша четверка тогда едва не разрушила мои замыслы.
– Твои замыслы – продолжать путь меджаев. Продолжать меджайскую родословную. Разве не так?
Он лишь взглянул на меня, не подтверждая, но и не отрицая услышанное.
– И не моим ли безрассудством это достигнуто? – продолжал я. – Айя считает, что ты терпишь наши отношения, поскольку она – наш лучший шанс продолжить меджайский род и получить наследника, из которого мы воспитаем меджая. Я прав? Ты только поэтому позволял ей странствовать вместе с нами?
И снова: ни подтверждения, ни отрицания. Опять те же бесстрастные глаза, которые я видел столько лет. Мозг пронзила мысль: Айя покинула нас, поскольку искренне любила свою тетю. В той любви не было ни капли фальши. Я тоже любил отца, но любовь к нему не была столь чистой и простой, она напоминала свиток, многие места которого оставались непонятными. Я давно уже вырос. Я уважал отца, однако его одобрение перестало быть главенствующей целью жизни.
Когда Айя уехала, я утратил что-то важное. Нечто более значимое, чем отцовское уважение. Сейчас я отчетливо это понимал. Я потерял что-то простое и чистое. Любовь, принесенная Айей в мою жизнь, уехала вместе с ней, а я совсем не хотел навсегда терять этот дар.
Я с предельной ясностью понимал, что прощусь с отцом и поеду вслед за любимой. Пусть мое меджайское обучение не закончилось, ну и что? Я был наследником меджая. Этого не мог у меня отнять никто. Я много лет провел в тренировках и отработке полученных навыков. Впереди у меня – целая жизнь, чтобы учиться и совершенствоваться дальше. Возможно (я допускал и такую вероятность), мне уже не требовалась помощь отца в освоении искусства меджаев.
– Я уезжаю, – после всех раздумий объявил я отцу. – Можешь называть это безрассудством или порывистостью. Можешь сказать, что я еще не завершил свое обучение, и я, скорее всего, тебе поверю. Но этого, – я обвел рукой холмы, наш лагерь, реку и просторы на другом берегу, – мне уже недостаточно. Прости, отец. Буду рад, если ты поедешь со мной. Но я все равно уеду.
Отец шагнул ко мне. Я внутренне напрягся, не представляя, чтó за этим последует. Его глаза оставались непроницаемыми. Однако я вгляделся в них и вдруг увидел… печальное понимание. Зарождающееся уважение. Оно возникло после нашей последней ссоры в день отъезда Айи.