Вспоминая Бергера, вспоминаю сцену в «Клубе на Брестской». Бергер сидит за центральным, одним из центральных столиков клуба и крутит джоинт. И смеётся. Он хорошо освещён.
Рядом моя супруга того времени Катя Волкова. И она тоже смеётся. Я потрясён их беззаботностью, как же так можно на виду у всех, я же политик, меня за меньшее могут повязать. Я встаю из-за столика и иду в самый далёкий и тёмный угол зала.
Интересно, успел ли кто сфотографировать? Я надеюсь, что не успели…
Отмороженный Боря Бергер. Отмороженная Катя Волкова.
Он всегда либо пил коньяк, либо курил траву. Этот Боря Бергер. Издательство Emergency Exit. Даже если он пил коньяк и не курил траву, было ощущение, что он окутан дымом. Из дыма вылезал его крупный нос и ракурс лошадиного, чуть как у Пастернака, лица.
Когда я вышел из тюрьмы, в Москве тогда были три ультрарадикальных издательства: «старое» Ad Marginem (Иванов и Котомин); «Ультра-Культура» (Кормильцев) и Emergency Exit (Бергер). У Бергера было самое небольшое издательство. Я успел опубликовать у него, впрочем, три небольшие книжки: книгу стихов «Ноль часов», пьесу «Бутырка-Сортировочная, или Смерть в автозэке» и книгу «Настя и Наташа», которая, собственно, не моя книга, а в ней собраны тексты двух моих подруг: Насти Лысогор и Наталии Медведевой.
Так что Борису доставалось по принципу «на тебе Боже, что мне негоже» – остатки от того, что оставалось от Ad Marginem и «Ультра-Культуры».
Emergency Exit помещался в большой многокомнатной квартире на улице Заморёнова. Вот не знаю, жил ли там же сам Бергер, может, да, может, нет, скорее всего, нет. Квартира была всякий раз наполнена сотрудниками Бергера, то ли слоняющимися без дела, то ли работающими в поте лица своего, то ли курящими траву и пьющими коньяк, то ли они там предавались всем этим занятиям одновременно. Самый свирепый и выдающийся – дизайнер Илья Гиммельфарб, подручная Бергера поэтесса Елена Фанайлова, генеральный директор Фарида, всего этот бравый коллектив насчитывал человек семь-восемь. Гиммельфарб, я считаю, – гений обложек. Мои «Ноль часов» снабжены очень good обложкой.
С Бергером мне было легче всего. Он был по психотипу близок к моим нью-йоркским друзьям-музыкантам. Эксцентричный, смешливый и дерзкий. Если Иванов и Котомин – пронзительные словесные начётчики, строители доморощенных московских идеологем были всё же дистанционно напряжены, а Кормильцев нёс свою издательскую деятельность как подвиг, то Бергер был и лёгок, и договаривался до чёртиков (и, может быть, потому что был узнаваем по нью-йоркским его образцам), для общения я предпочитал его. Иногда задерживался на Заморёнова дольше, чем позволяла мне моя дисциплина.