У меня красавица-жена пропадала, бегая по апойнтментам с фотографами. Она изрядно похудела, серо-голубые глаза горели упорством и злостью. Ничего вроде ещё не предвещало раскола семьи, но проницательный старый Яков Моисеевич не раз намекал мне ироническими вопросами на несчастливое будущее, которое меня ожидает:
– Как Елена? Всё по фотографам?
– Да, Яков Моисеевич, портфолио делает.
– Портфолио, портфолио… смотрите, провороните жену…
Дни наши проходили в корректуре запоздалых новостей, переводимых из американских газет, и в корректуре сочинений наших соотечественников. Так у нас в газете печатался приключенческий роман писателя 2-й эмиграции под названием «Царица Тамара».
Валька был более или менее таких же убеждений, что и я. Лишь более циничен, чем я, поскольку успел пожить в Израиле, где перестал быть сионистом.
У него был, впрочем, один недостаток: зловонное дыхание. Я спросил его как-то о причине, он, тяжко вздохнув, сообщил, что такова особенность его печени.
Отсюда – туда, я умиляюсь нам, ему и мне, молоденьким идеалистам, нас ещё ожидали самые главные испытания нашей жизни, и это не были крушения наших семей.
Пользуясь случаем, упомяну здесь интереснейшую деталь. В рассказе «Коньяк “Наполеон”», где Валька Пруссаков выведен под псевдонимом Львовский, прототипом психопата-линотиписта Кружко послужил убийца полпреда Войкова – Борис Коверда. Может быть, кто-то мне и рассказывал, кто таков наш линотипист, но убийца не произвёл на меня впечатления, и я запамятовал. Предположение о том, что моим «Кружко» в реальности был Коверда, высказал несколько лет тому назад мой товарищ Данила Дубшин. Мы проверили и перепроверили биографию Коверды. Да. Он работал линотипистом в «Новом русском слове» в одно время со мной. Так что «Кружко» в «Коньяк “Наполеон”» – Коверда. Умер Коверда в 80 лет, в 1987 году. А полпреда Войкова он убил в 1927 году, то есть ещё шесть десятков лет прожил.
Моя трудозанятость в «Новом русском слове» не оказалась длительной. После того как Яков Моисеевич Седых опубликовал в «ХОБО» мою статью «Разочарование» в конце ноября того же 1975 года, на Седых началось давление, чтобы он меня уволил. Что и произошло где-то в январе 1976 года. Корректором, по правде говоря, я был никудышным. Вальке приходилось порой перечитывать тексты после меня.
В марте 1976 года я поселился в отеле Winslow в убогом номере, где едва умещалась кровать. Соседом по коридору у меня был великолепный Эдик Гут. К нам на 16-й этаж приходили одинокий Валька, одинокий хромоногий Цветков, одинокий эмигрант Лёшка Тиммерман и многие другие замечательные люди.