Я думаю, у Фариды-Маши и было изначально инстинктивное желание получить высокий социальный статус, заполучив себе статусного в российском обществе мужчину. Деньги для таких, как Маша-Фарида, не играют роли. Она пошла далее по жизни, прилепившись к своему часто моргающему гению, не ропща и скорее счастливая, чем нет. Она называла его Юрочка, он её – Машенька.
Когда стали уезжать за границу евреи и не только, например, уехал мой друг Бахчанян с русской женой Ириной, то Юрий Витальевич стал целить на заграницу. И уехал-таки, увозя потерявшегося от Бахчанянов, но вскоре найденного кота.
Следующее свидание, когда судьба столкнула меня с Мамлеевыми, случилось в Корнелльском университете, куда я был приглашён прочесть одноразовую лекцию. Александр Жолковский, профессорствовавший в те годы в Cornell University, потащил меня к Мамлеевым, они жили где-то в окрестностях Корнелльского университета на улице Трёх молотков. «Они очень зовут тебя к себе», – уговорил меня Жолковский.
Выпутавшись из шумов «Лолиты» (университет поселил меня в университетском мотеле, и там, так же как в утро, когда Гумберт Гумберт впервые просыпается с Лолитой в мотеле, шумела сливом раннего постояльца вода Ниагарским водопадом), я нехотя поехал. Оторвав меня, Алик, как его все звали, увёз меня на улицу Трёх молотков. Мамлеевы установили ради меня стол и уставили его пьянством и закусками.
Загадка их гостеприимства, впрочем, быстро объяснилась. Они изнывали от тупой работы – она уборщицей, он – «носителя языка» и провинциальной жизни в Корнелле и нащупывали возможность уехать во Францию, в Париж, где я уже жил с мая 1980-го. У меня они хотели узнать детали: как, что и к чему. И, может быть, получить помощь. По этому случаю они называли меня Эдинька.
Хитрые притворы, которым никто не был близок, пара спрутов, державших оборону против всего мира, они со мной поссорились в тот день, точнее, это я взорвался и нагрубил им, за что нехотя, взвешенно, но всё же был назван ими «мальчишка», «наглец» и прочими ещё более резкими словами.
Ну и на мой выбор – последняя встреча в ресторане на Поварской, куда юный писатель Сергей Шаргунов пригласил меня на свой день рождения.
Похудевший, седой и хрупкий, подошёл Мамлеев и, не глядя на меня, стал монотонно гундеть о своих победах в книжном бизнесе Германии. «Да, у Юрочки, Эдуард, выходит двухтомник в Германии», – вставила свою фразу Маша (уже только я один лишь в зале на Поварской знал, что изначально Машу звали Фарида и у неё была внушительная задница. К Юрочке и ко мне подошла иссохшая старушка с куриными лапками и фанатичным взором.)