Если политическое будущее российско-иранских отношений в целом безоблачно (особенно после того, как 13 апреля 2015 года Владимир Путин подписал указ о снятии столь раздражающего иранцев эмбарго на поставку Исламской Республике систем С-300), то экономическое заволочено тучами. Надежды Москвы использовать снятие с ИРИ санкций для экспансии на иранский рынок, мягко говоря, преувеличены.
Так, на момент начала американо-иранского диалога в 2013 году объем российского экспорта в ИРИ не превышает 500 миллионов долларов – примерно 0,1 % от всего российского экспорта. Более того, после введения в строй Бушерской атомной станции у России в Иране фактически не осталось крупных проектов.
Некоторые, конечно, объясняли столь низкий, особенно для стратегических партнеров, товарооборот санкциями, и прежде всего банковскими. Любые проекты требовали финансового обеспечения, а банки опасались работать в ИРИ и получать за это американские штрафы. Так, «Банк Москвы» был оштрафован Министерством финансов США на 9,4 млн долларов за сотрудничество с «Банк Мелли Иран» в 2008 году, а «Лукойл» побоялся войти в проекты по освоению ряда крупных иранских нефтяных месторождений.
Впрочем, по словам иранского посла в России Мехди Санаи, российский бизнес просто переоценил их опасность. «Российские финансово-кредитные учреждения слишком серьезно восприняли те односторонние финансовые санкции, которые были введены против Ирана США и Европой. В Иране подобная скрупулезность воспринимается не очень хорошо – ряд наших компаний, которые хотели бы работать с Россией, ощущают недостаток доверия. Посмотрите, для сравнения, на западные компании – они давно научились обходить эти санкции при работе с нашей страной. Турция также использовала имевшиеся возможности и увеличила товарооборот с Ираном. А Россия, обладавшая куда большим потенциалом, чем Турция или Запад, практически не присутствует на иранском рынке», – говорил дипломат. Соответственно, чиновники говорили о том, что после снятия с Ирана ограничений Москва сможет полностью реализовать свой потенциал. «Мы могли бы продвигать большой объем нашего несырьевого экспорта, это оборудование для нефтегазовой промышленности, сельхозтехника, автомобили, авиация, вагонный парк, силовые машины, электрические генераторы», – говорил министр экономического развития Алексей Улюкаев [357].
Однако эксперты настроены более скептически. И дело тут не только в логистике (порты Ирана на Каспии не могут принимать большие объемы грузов, в частности той же пшеницы). Они уверяют, что иранский рынок захватят не российские компании, а европейские, которые еще до снятия санкций начали зондировать почву и выстраиваться в очередь за иранскими нефтедолларами. Иранцы предпочтут европейцев россиянам по целому ряду причин. «Во-первых, потому, что они хотят получать доступ к самым современным технологиям – не случайно они намерены обновлять свой авиационный парк «Боингами» и «Эйрбасами», а не российскими самолетами, – поясняет Севак Саруханян. – Во-вторых, иранцы понимают, что западный бизнес имеет огромное влияние на политику своих стран, и будут привлекать их к работе в Исламской Республике, чтобы через них влиять на процесс принятия решений по Ирану в западных странах». Конечно, Москва могла бы рассчитывать на ряд контрактов хотя бы исходя из того, что Ирану нужна альтернатива европейскому капиталу, однако за роль этой альтернативы ей придется побороться с теми же китайцами.