— Что — то не так? — тихо спрашиваю я, умирая от желания продолжения, и жгучей обиды.
— Все не так — говорит он — ты не должна будить во мне таких чувств, шлюха. Он встает с кровати, и быстро одевшись, покидает кабинет, оставив меня одну, наедине с горькими мыслями. Я лежу на смятых страстью простынях, в позе эмбриона, и глотаю горькие слезы. Боль от потери девственности, ничто в сравнении с сжирающей душу болью от унижения и яростного желания любви того, кто тебя ненавидит и с трудом выносит твое присутствие. А еще мне очень страшно от понимания, что я и дня больше не смогу прожить без этого ядовитого, нестерпимого мужчины, укравшего мою душу. «Ненавижу тебя» звучат в моем мозгу его слова, заставляя задыхаться от обиды.
— Ненавижу — кричу я в темноту пустой комнаты, прекрасно осознавая, насколько смешна в своей лжи.
— Куда ты все ходишь? — Зинка недовольна, буравит его злобными глазенками, в которых плещется ярость. — Я же предупреждала, что сегодня товар привезут. Подкалымил бы, я же не лошадь тебя, лба здорового на горбу тащить.
— Зинуль, ну у меня дела — ненавидя себя, заискивающе говорит он. На зоне он тоже ненавидел себя. Долгие годы унижений могли бы сломать, не имей он цели. Ничего, перетерпит, оно того стоит. Мужчина потер ладонью шрам на запястье. Он сам выжег позорную татуировку, на которой была изображена поросячья физиономия. Но боль физическая ничто, в сравнении с унижениями, пережитыми им.
— У тебя всегда дела. Знать бы какие — буркнула Зинаида, но тон сбавила — Ладно, найду кого — ни будь. Андрей, прошу тебя, обещай мне, что ты не задумал глупостей.
— Не бойся, все будет ништяк — хохотнул он, — И не зови меня этим именем. Я Василий теперь. Сама же меня крестила.
Женщина не ответила, лишь кивнула головой и торопливо вышла из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.
2002 год. Тавда.
— Молодец. Собаке — собачья смерть — Лева сплюнул под ноги, глядя на мальчишку надзирателя, уставившегося в небо бесцветными, мертвыми глазами, в груди которого, алым маком, расплывалось кровавое пятно — Давай, чухан, валить надо.
— Слышь, бугор — услышал мужчина слабый голос Червя — Зацепило меня.
Блатной повернулся в сторону шныря и, брезгливо, сморщился, думая о чем — то своем.
— Ты знаешь, что делать, Андрюша — тихо сказал он мужчине, оскалившись, словно волк,
— Нам бы до реки успеть, пока хозяйские не спохватились. Балласт ни к чему, сам понимаешь. Только не шмаляй, и так атас сквозим.
— Эй, чего ты? — задергался Червь, зажимая окровавленной рукой рану в животе. Мужчина был собран, но душа его ликовала. Возбуждение сплелось в низу живота, от одной только мысли о том, что сейчас он уничтожит эту тварь, которая все эти годы мучила и издевалось над ним. Червь пополз в сторону, с трудом отталкиваясь от земли ослабевшими ногами, осознавая неизбежность. — Только приблизься, сука — захрипел он.