Вандрик сглотнул — и замер. Кожа на лице подернулась россыпью черных трещин.
— Шаэдис, я не разрешаю тебе умирать! — Она вцепилась в его плечи, тряхнула. И снова тряхнула, пока не поняла, что голова Вандрика беспомощно болтается из стороны в сторону.
«Он умер», — прогудел в голове голос Сатиса.
Она рассеянно кивнула, осторожно положила шанатара обратно на землю и зачем-то очень придирчиво подоткнула края куртки поверх его тела. Вот так. Теперь ему наверняка не холодно.
На лицо упали первые капли влаги. Пошел дождь.
На следующее утро останки погибших провели в иной мир. Тела печатников сгрузили к границам Дра'Мора: Дамиан лично сообщал Совету, чтобы тот прислал людей забрать мертвецов для достойного погребения. Никому и в голову не пришло возразить против его единоличного решения. Как только резня закончилась, а жалкие крохи печатников с позором сбежали, жажда крови быстро схлынула. Никому не хотелось забивать беглецов в спину, словно скот. Все выдохлись.
— Он сказал, что любит тебя, — сказала Марори уже вечером, когда солнце давно спряталось за горизонт, и на Мараабар спустилась непривычно темня ночь.
— Ты совсем не умеешь врать, Кусака, — сказал шанатар, даже не поворачивая головы.
И беззвучно зашипел сквозь зубы, когда она осторожно смотала бинт с его плеча. На коже красовался уродливый кривой шрам. Эльхи старались изо всех сил, но раненых было слишком много, а Крэйл сказал, что ему плевать, если даже швы будут кривыми. В итоге было решено «штопать» его скобками из специального медицинского инструмента. Все это время Марори сидела рядом и держала его за руку, стараясь поймать хоть одну эмоцию на безучастном лице. Если Крэйлу и было больно, то физическая боль не шла ни в какое сравнение с болью от утраты единственного близкого человека, с которым он даже не успел попрощаться. Оставалось только гадать, что чувствует парень, отправляя на тот свет отца, с которым они, мягко говоря, совсем не ладили. Но лезть в душу с вопросами Марори не стала. Возможно, пройдет не день и не год, прежде, чем шанатар захочет поделиться тоской. Или злостью. Или и тем, и другим.
И все же сейчас, когда они оба нашли уединение на сырой веранде, она не могла не сказать хотя бы это.
— Иногда людям совсем не обязательно признаваться в своих чувствах прямо, шанатар, — с укором сказала Марори, подтягивая ближе столик с разложенными медикаментами. — Сейчас будет немного жечь.
Крэйл передернул плечами. И даже не пошевелился, когда она промокнула свежий рубец смоченным в растворе ватным тампоном.