— Заходи, дорогой Ли! Я сам себя ругаю: проспал все на свете! — сокрушенно говорил Чжао Цзы–юэ, зачем–то пожелавший изобразить страшное раскаяние.
— Ничего, в следующий раз сходим!
Ли Цзин–чунь вошел, придвинул стул к печурке и сел.
— Послушай, — не то иронически, не то заискивающе улыбнулся Мудрец, — почему ты вчера не пришел на собрание?
— А зачем? Я ведь всегда говорю только резкости. К тому же заранее было ясно, что вы решите бить преподавателей, а я никак не могу согласиться с этим!
— Правда? Ну ладно, тогда послушай, как я читаю по–английски, мне как раз нужно кое–что повторить. — Мудрец, сам не зная почему, робел перед Ли Цзин–чунем. Обычно он вообще не думал об учебе, по при Ли Цзин–чуне изображал из себя настоящего книжного червя. Взяв со стола учебник и солидно откашлявшись, Мудрец начал: — A boy, a peach… — Он снова откашлялся и задумчиво «перевел»: — Одна всеобщая любовь, один съеденный зад [22]!
Ли Цзин–чунь рассмеялся:
— Хватит, отложи книгу, я хочу поговорить с тобой.
— Ты сам советуешь мне отложить книгу?! — удивленно воскликнул Мудрец. — Хорошо, я готов. — Он бросил учебник на стол и взял сигарету. На сей раз он вспомнил о своей опасной клятве не курить, но ведь Ли, наверное, не знает о ней.
Ли Цзин–чунь помолчал, обдумывая то, что хотел сказать, и тихо спросил:
— Дорогой Чжао, в конце этого года тебе исполнится двадцать шесть?
— Совершенно верно!
Чжао Цзы–юэ потрогал верхнюю губу с едва пробивавшимися над ней волосками и с удовлетворением подумал о том, что он уже зрелый мужчина, настоящий герой с головой тигра.
— Ты старше меня на два года, — продолжал Ли Цзин–чунь.
— Да, я тебе в старшие братья гожусь! — захохотал Мудрец и указательным пальцем важно стряхнул пепел с сигареты, как бы подчеркивая, что если отцы вправе курить опиум, то старшие братья могут баловаться по крайней мере, табаком, это не мешало бы записать в конституцию.
— А что старший брат собирается делать в будущем?
Ли Цзин–чунь встал и, опустив голову, заходил по комнате.
— Не знаю!
— И не должен знать? — взглянул на него Ли Цзин–чунь.
— М–м… Наверное, должен.
Мудрец почувствовал некоторую неловкость и заскреб в затылке мясистыми пальцами, похожими на бананы. Потом выбрал из этих пальцев один, все тот же указательный, и начал ковырять им в носу.
— Может, подумаешь и сейчас скажешь?
— Ну разве так сразу сообразишь! — ответил Мудрец, пытаясь тем не менее изобрести ответ на ходу.
— А хочешь, я за тебя соображу? — спокойно и в то же время участливо спросил Ли Цзин–чунь.
— Конечно, хочу!
Чжао Цзы–юэ бросил недокуренную сигарету, стараясь не встречаться с Ли взглядом. Ли Цзин–чунь снова сел у печки: