Глава IV
Несвоевременный поцелуй
Проснувшаяся Салтычиха, в испуге от страшных сновидений, первым делом закричала:
– Фивка!
Но верной Фивы в спальне уже не было, она хлопотала по хозяйству, вовсе не подозревая, как мучилась во сне ее барыня и повелительница.
Это еще более обозлило Салтычиху.
– Где Фивка?… Фивка! – позвала она озлобленно.
Фива немедленно появилась.
– Где пропадала?
– Ах! Ах! – заахала Фива. – Я чаяла, что ты почиваешь, золотая моя, потому и ушла.
– Ну, что тот-то? Не кричит там? – спросила Салтычиха, тотчас же успокоившись.
– Молчит. Я уж бегала к погребице-то. Прислушалась – ни гу-гу. Знать, заснул, сердешный.
– Сердешный? Вишь, жалость на тебя какая напала! – заметила Салтычиха, но без злорадства и даже со своего рода удовольствием, так как соболезнование Фивы об участи Тютчева, о котором шла речь, ей понравилось.
Прозорливая в таких делах Фива сразу поняла это и немедленно повела своеобразную речь.
– Как же не сердешный! – с грустью в голосе заговорила она. – Совсем-таки сердешный! Такой холодище на дворе, осень осенью, слякоть слякотью, а он в такой, дорогая моя, зябкой погребице! Она для мужиков, и то для воров-мошенников, а не для таких молодых и, можно сказать, ученых и благородных господ.
– Вишь, какая ты у меня, Фивка, на язычок-то красным красна! Что твой масон какой! И где успела выучиться!
– Все по твоей милости, государыня-матушка!
– Эк нашла ученую!
– Ах, барыня, барыня! Кормилица ты наша! – воскликнула Фива, слегка наклонившись к лежащей Салтычихе и отыскивая ее руку, чтобы поцеловать. – Да где ж нам и жить-то, как не у таких добрых господ, где ж нам и учиться-то!
– Учись у добрых, а я злая!
– Ты-то, родимушка? Ты-то? – всплеснула руками Фива.
– Вестимо, я!
– Ах, вот уж неправда! Вот уж неправда!
– Ну а коли я добрая, так чего бы ты, Фивка, от меня хотела? – спросила Салтычиха, неожиданно чувствуя в себе наплыв искренней доброты.
– Ничего, матушка-барыня! Совсем-таки ничего!
– Не ври, Фивка! Ты скаред!
– Ах! – могла только воскликнуть Фива и невинно опустила голову.
– Денег, что ль? – добивалась Салтычиха.
– На что они мне, старухе.
– Ну, землицы, что ль?
– Ах, много ль нам земли-то надобно!
Салтычиха рассмеялась:
– И впрямь ты какая-то масонка!
– Раба! Раба твоя на всю жизнь!
– А говорю проси – так и проси! – сказала уже с некоторой строгостью Салтычиха.
– Что ж, коли велишь, так попрошу.
– Ну?
– Выпусти нашего барина-то, Николая Афанасьича-то, из погребицы. Вот, матушка-барыня, вся моя просьба к тебе. Чего он там, наш сердешный-то, валяется!