И еженочно — в бой! Готовиться к атаке!..
И тени, вновь ружье притиснув у плеча,
Смыкались, — и на них, как ястребы крича,
Наскоком яростным, безумной лавой дикой,
Летели казаки, размахивая пикой!
Да, гибла армия: ее снедала ночь.
Был император там, — и он не мог помочь.
Он был как мощный дуб, секире обреченный,
Гигант, со славою еще неомраченной.
Но вот Несчастие, зловещий лесоруб,
К нему приблизилось, и оскорбленный дуб,
Томимый призраком какой-то мести горней,
Топор почувствовал, врезающийся в корни.
Все гибли в свой черед — солдат и генерал;
К шатру вождя сошлись те, кто еще шагал;
С любовью тень его бессонную встречали,
Клялись его звездой, в кощунстве уличали
Судьбу, дерзнувшую на счастье посягнуть.
А он — страх ощутил, к нему заползший в грудь.
Ошеломлен бедой, воитель величавый
Взор к богу обратил. Теперь избранник славы
Дрожал; он понял вдруг, что искупает здесь
Какой-то тяжкий грех, и, потрясенный весь,
Пред легионами, не снесшими удара,
Воскликнул: «Боже Сил! Ужели это — кара?»
И громом прозвучал таинственный ответ, —
Из мрака тяжкого сказал Незримый: «Нет».