Леман, как и Геллий, говорит об «энтимемах»75. Во фрагменте 167 он находит complexio76 и во фрагменте 196 — napâSoÇov в сочетании с traductio. В этом отношении наше исследование рекомендовало повышенную осторожность. Функция словесных повторов в общем контексте указывает на то, что речь идет не о внешнем применении декоративных средств. Так зачем же наклеивать ярлыки? Сам Леман, несмотря на использование риторической терминологии, осторожно подходит к вопросу об использовании Катоном греческой риторической техники. Правда, он готов отнести греческие риторические труды к числу книг, в которые Катон «заглядывал»77; согласимся с этим. Кроме того, он находит и греческую политическую теорию в виде сочетания
evSaipovîa (процветания), vßpig (высокомерия) и rpvcprj (роскоши)76. На точки соприкосновения с Полибием в области теории государства указывал уже Д. Кинаст79. Поскольку здесь имело место и личное знакомство, трудно возразить что-либо существенное против этой конструкции; однако сама по себе мысль настолько банальна и очевидна, что на самом деле в этом случае не было никакой необходимости в греческом источнике.
Наше истолкование, таким образом, позволяет с большей решительностью, чем прежде, констатировать по поводу столь часто переоцениваемого греческого влияния на Катона: если Геллий утверждает, что Катон владеет всеми родами риторического оружия80, то это значит — по меткому выражению Лео — то и только то, как если бы то же самое было сказано о Гомере81.
Что касается стиля речи, мы установили его архаический характер в формах нанизывающего сочетания предложений, в кольцевой композиции и в нагромождении синонимов, свойственном определенным частям, прежде всего началу, где Катон использует сильнодействующие языковые средства, изображая избыток радости, препятствующий правильному размышлению. Аналогичные вещи встретим мы и в Origines с их торжественным противопоставлением греческого культа героев и римской простоты. В обоих случаях богатый ornatus целесообразен и применяется не без скрытой иронии. Благодаря стилистическим преувеличениям Катон доводит радостное настроение ad absurdum и непосредственно после этого обращается к трезвым репликам.
Таким образом мы достигли понимания одной из сторон катоновского своеобразия. Форма мысли, которую мы наблюдали в предисловии в De agriculture, которая, несмотря на «закон растущих колонов» — т. н. «закон Бегагеля», — предполагает, что за более длинным и подробным колоном следует краткий, актуальна и для речи о родосцах82. Находчивость Катона83, безусловно, еще более ценная в сенатских дебатах, чувствуется и в своеобразном фразовом строении заранее отделанных речей: сначала развернутая, умышленно обстоятельная подготовка, затем молниеносный, надежно разящий цель удар.