Но что с этим трибуном, предводителем четырехсот солдат, произошло в сражении благодаря божественным судьбам, мы прибавили не собственными словами, но словами самого Катона: «Бессмертные боги одарили военного трибуна счастьем, как то соответствовало его храбрости. Дело закончилось ведь следующим образом: хотя он был неоднократно ранен, однако его голова осталась незадетой, и его нашли среди мертвых, истощенного от ран и от потери крови. Его подняли, он поправился и позднее часто служил государству смелыми и изрядными подвигами. Тем, что он увел этих солдат, он спас остальное войско. Но в оценке одного и того же славного дела есть большое различие в зависимости от места88. Спартанец Леонид совершил при Фермопилах нечто подобное — и благодаря его деяниям вся Греция испытывает к нему ему чрезвычайную благодарность и воздает ему почести и прославляет его памятниками его славного подвига — картинами, статуями, почетными надписями, историческими повествованиями и другими способами засвидетельствовали они свою глубочайшую благодарность за этот поступок; но военному трибуну за его деяния досталась лишь скупая похвала, хотя он совершил то же самое и спас положение дел для Рима.
і. Вводные замечания
Стиль исторического труда Катона Э. Норден89 называет «кратким, дюжим, мощным» и «много более развитым, чем в дидактическом труде». По Ф. Лео90 в Origines стилистически не стоит считаться со слишком сильным греческим влиянием — кроме того, что на материале лежит греческий отпечаток и что сам факт сочинения книги — уже дело «греческое». Важна констатация, что стиль Origines — более высокий, чем в De agricultura91. А. Д. Леман92, исходящий из теории литературы, судит об исторической и литературной ценности Origines куда более сдержанно, чем Лео93, и выше расценивает греческое влияние. У Катона было правило в греческие книги «заглядывать, но досконально их не изучать» (inspicere, non perdiscere). Он заимствовал оттуда в духе «умолчания и соперничества», который был свойствен и кружку Сципионов (70).
Вызывающе и суждение Лемана о стиле Origines: «Это интересный пример исторического стиля Катона, или, скорее, отсутствия исторического стиля» (71). Основная характерная черта рассматриваемого текста, в его глазах, — «коллоквиализм без претензий» (71). Поскольку в этом пункте мы не можем согласиться с Леманом, нам придется прибегнуть к более детальному анализу. Он порицает бесконечные повторы использования is и -que, используемые для координации подчиненных реплик всякого рода. Первое явление хорошо известно по Плавту, второе встречается уже в De agricultura (praef.). Есть также свободные относительные придаточные, как quod... defluxerat и qui... fecit. Все же Леман замечает внезапное повышение стилистического регистра в отрывке о Леониде с помощью парономасии (gloriam — gratiam) и «эпических» слов (claritudinis inclitissimae; трудно, однако, себе представить, как слово claritudo могло бы подойти эпическому размеру). Кроме того, он отмечает использование -ere, окончания, которое, как представляется, соответствует более высокому стилистическому уровню (ср. у Саллюстия). С содержательной точки зрения Леман находит здесь рефлекс греческой теории о соотношении между доблестью (virtus, àperrj) и удачей (fortuna, rtftfj). Сопоставление между неизвестным римлянином и Леонидом должно было бы иметь в качестве предпосылки убежденность о пользе и необходимости римской национальной историографии94.