Гудериан не оспаривал эти решения, хотя противился любому отходу от башенного танка, считая это шагом назад. Он знал, что его танки не уступили в боях польским, многие из которых были лучше вооружены, и поэтому требовал усилить огневую мощь и вооружение германских танков и выражал неудовольствие командованием на низших уровнях. Легкие дивизии, почти не имевшие танков, проявили себя, как и ожидал Гудериан, неудовлетворительно, однако теперь, когда ежемесячный выпуск танков достиг 125 машин, и в распоряжении немцев были хорошо оснащенные чешские заводы, стало возможным подтянуть эти дивизии до уровня танковых. В то же время с легкостью удалось отразить наглое требование кавалерии усилить ее, хотя конные формирования продемонстрировали в последней кампании свою ужасную уязвимость. И все же «Большие маневры» в Польше не оказали серьезного влияния на фундаментальные возражения всему тому, что отстаивал Гудериан.
Единственное, что Гудериан был в состоянии сделать – это рекомендовать. Он лишился непосредственной власти, поскольку пост «начальника мобильных войск» упразднили в самом начале войны и представлять интересы танковых войск поручили командующему армией резерва, генерал-полковнику Эриху Фромму, человеку, не слишком расположенному к этим войскам. По мнению Гудериана, люди, на плечи которых возложили ответственность за танковые войска, «не всегда соответствовали важности задач, стоявших перед ними в современной войне». Тем не менее, если образованные немецкие военные специалисты не желали соглашаться с изменениями в военном искусстве, внесенными в него «маленькой войной» Гитлера в Польше, – а доказательствам в поддержку точки зрения Гудериана было несть числа, – то весь остальной недоверчивый и плохо информированный мир был еще менее склонен это сделать. Конечно, главные военные державы, в особенности соседи Германии, понимали, что первостепенную роль в разгроме Польши сыграли танки и авиация, но старались принизить их значение на основании неравенства сил сторон, выставляя Польшу беспомощной жертвой. Говорилось, что с Францией такие штучки не пройдут. Если бы Гитлер настоял на своем, то им бы не пришлось долго пребывать в сомнении, ибо Гитлер чувствовал себя на седьмом небе от своего успеха. Его самоуверенность раздулась до угрожающих размеров. Он видел действие своего нового оружия – это был вовсе не блеф. Не успели отгреметь последние залпы сражений в Польше и улечься пыль от гусениц танков, как фюрер 27 сентября отдал приказ готовиться к вторжению в Западную Европу, намерение, так встревожившее некоторых германских офицеров. Они отвергли его напрочь как сумасбродное, которое наверняка повлекло бы за собой начало Второй мировой войны, и реанимировали заговор с целью убить Гитлера. Среди диссидентов были Гаммерштейн, Бек и несколько гражданских лиц.