Гудериан не входил в число заговорщиков – он был последним, кому бы те могли сделать предложение присоединиться, – однако совсем не был удовлетворен тем, как шли дела в армии вообще, и в танковых войсках в частности. В октябре Гудериан обедал у фюрера после торжественной церемонии вручения Рыцарского креста, и ему показалось, что Гитлер уловил его настроение. Сидя по правую руку от фюрера, Гудериан с солдатской прямотой ответил на вопрос последнего, как он воспринял подписание с СССР пакта о ненападении. Гудериан сказал, что у него возникло ощущение безопасности, ведь пакт уменьшил вероятность войны на два фронта, которая погубила Германию в Первой мировой войне. В «Воспоминаниях солдата» он выразил удивление, что Гитлер посмотрел на него с изумлением и неудовольствием. Гудериан говорит, что только позднее до него дошло, как люто Гитлер ненавидит Советскую Россию. Впрочем, не исключено, что ответ Гудериана в действительности понравился фюреру, который пришел к убеждению, что большинство его генералов всем сердцем против войны, и, значит, против пакта. Наверное, фюрер даже обрадовался, что появился еще один человек в немногочисленном стане тех, кто признавал мудрость его дипломатии и не уклонялся от драки. Однако Гудериан, в отличие от столь многих его кол-лег-профессионалов, уверовал в непобедимую мощь Германии и в беседе, состоявшейся накануне следующего раунда битв, передал эту уверенность. Дело в том, что на 12 ноября было назначено начало наступления на Западном фронте, и генералы-диссиденты нажимали на Гальдера и Браухича, чтобы те заявили решительный протест против шага, казавшегося им фатальным.
5 ноября Браухич в докладе Гитлеру высказался против вторжения, точнее, за его отсрочку. Главным аргументом служили неблагоприятные погодные условия, с чем Гудериан, скорее всего, согласился бы, ведь раскисшие после долгих проливных дождей дороги остановили бы или, по меньшей мере, замедлили продвижение танков. Однако Браухич к тому же бросил тень сомнения на боевые качества немецкой пехоты, чем привел Гитлера в бешенство.
Главнокомандующий сухопутными силами стал мишенью для ожесточенных нападок. Гитлер обвинил как его, так и весь генеральный штаб в нечестности. Захлебываясь от злости и брызжа слюной, он, по словам Герлица, выкрикнул Браухичу в лицо, что знает о генералах, планирующих «еще кое-что помимо наступления, о котором он отдал приказ», – случайный выстрел наугад, буквально потрясший Браухича. Совершенно деморализованный главком отправился к начальнику штаба и написал заявление об отставке, которое Гитлер, как верховный главнокомандующий вермахта, отказался принять, точно так же отмахнувшись и от аналогичного предложения Кейтеля, почувствовавшего, что начал терять доверие фюрера. Дисциплина была восстановлена, диссидентам пришлось отказаться от заговора. Дело было не только в опасности разоблачения, но и в том, что Браухич и Гальдер потеряли способность к дальнейшему сопротивлению, а без них рассчитывать на успех не приходилось. Отсрочка наступления, последовавшая 7 ноября, была почти случайной – первая из многих задержек, которые происходили всю зиму с регулярными интервалами.