Я был уже не вчерашним новичком на заводе, и меня перестали гонять на разгрузки и погрузки. Мне было восемнадцать, а в такие годы хочется многого и сразу. Хочется приодеться поприличней, хочется карманных денег, машину, повидать мир, посидеть в кафе с друзьями, шикануть перед девчонкой. Да мало ли чего хочется в восемнадцать, когда в голове мешанина, в карманах ветер, когда не задавлен проблемами, когда вся жизнь – впереди. Мне хотелось заработать много денег. Каждое утро я подмигивал Л. Брежневу, который с плаката указывал рукой вдаль. Внизу на плакате было написано: «Задачи поставлены, цели ясны. За работу, товарищи!» Мы с Брежневым понимали друг друга. А вот товарищи по цеху – не понимали. Как-то перед обедом ко мне подошел парень, постоял, глядя на мою работу, сказал угрюмо:
– Ну чего ты пуп-то рвешь? Умнее всех, что ли? Смотри, мужики башку открутят.
– За что? – не понял я.
– За ште-е!… – передразнил он, выпячивая нижнюю губу. – Ты счас двести процентов дашь, а потом всем расценки снизят или нормы повысят. Допер, гад?
И тогда я допер: работать хорошо – себе в убыток. Социализм. Потом, в курилке, этот парень сказал, вздохнув:
– Гроши всем нужны. Да разве эти суки дадут заработать? – Он ткнул рукой вверх. – Удавятся…
Так я открыл для себя первый закон социализма: работать хорошо – невыгодно. А воровать можно. На воровство смотрели сквозь пальцы. При той нищенской зарплате как бы подразумевалось, что необходимое для прожиточного минимума человек доворует. И воровали: доски, кирпичи, инструменты, бетон – все, за что можно было получить бутылку водки – твердую валюту социализма.
В тот год я познакомился на заводе с одним стариком. Он жил в развалюхе-землянке у родственников и стоял в очереди на квартиру лет пятнадцать – двадцать. Квартира была его религией, мечтой жизни, пределом желаний. Все разговоры начинались и заканчивались словами: «А вот когда я получу квартиру…» Его дряхлая мать умерла, так и не дождавшись жилплощади. Умер от воспаления легких сын. Жена, помыкавшись лет пятнадцать по чужим углам, сбежала. Он остался один и жил в постоянном страхе, что его отправят на пенсию, и тогда – прощай, однокомнатная (на большую он не рассчитывал)! И наконец старику повезло. Вручили ему ордер, и въехал он в освобожденную, обшарпанную, но отдельную, притом свою, квартиру. Наставил замков на дверь – все боялся: а вдруг ошибка, вдруг выселят? Никому не открывал и на стук в дверь не отвечал.
Умер он недели через две. Не выдержало сердце. Родни уже не было, и хоронить было некому. Прямо из морга увезли его куда-то и закопали неизвестно где вместе с бомжами. Да, наверное, он и был всю жизнь бомжем.