Впоследствии я встречусь на Западе с калмыцкой эмиграцией, услышу страшные рассказы, пойму чужие боль и величие души. Это они там, на Западе, еще сидя в фильтрационных зонах после войны с фашизмом, первыми подняли голос против высылки калмыков, собирали подписи, петиции, обращались в ООН, к главам государств, к деятелям церкви. Это они первыми подняли вопрос о возвращении калмыков на родину, забили в колокола, обратились к мировой общественности, и Хрущев вынужден был вернуть калмыков из тринадцатилетней ссылки.
Калмыцкая эмиграция – это особый, великий и трагический пласт истории калмыцкого народа. Народа, сохранившего свои традиции, свое мироощущение и в то же время впитавшего в себя европейскую культуру, европейский взгляд на мир. Самые великие открытия в двадцатом веке, родились на стыке наук: физики и биологии, химии и математики. Это закон века, и он, видимо, применим и к народам, вобравшим в себя два мироощущения, два взгляда, две культуры. И я верю, что Калмыкии в ближайшее время предстоит эпоха Возрождения. И калмыцкая эмиграция – один из краеугольных камней этого будущего здания.
Кто знает, как сложилась бы моя судьба, не пройди я рабочую школу, не окунись в темную, оглупляющую жизнь мальчика на побегушках у поддатого мастера?! В тот год с меня слетели остатки романтики, я многое понял, и внутри меня начал подниматься и созревать протест.
Думаю, идиотизм нашей жизни понимали все. Во всяком случае – большинство. Но страх – великое завоевание социализма – крепко цементировал общество. Кто там шагает не в ногу? Кто там дышит не в такт? Ату его! Как-то один англичанин сказал мне:
– Знаешь, Кирсан, у вас в России пьянство – это скрытая форма диссидентства.
А что? Вполне может быть. Если работать хорошо – это плохо, то нищему народу ничего не остается, как воровать, уходить в алкогольное диссидентство. У нас и воров-то называют ласково: несун. Или гордо: добытчик! А уж если по-крупному хапнул, тут прямо-таки восхищение: умеет жить!
Начальство тоже подворовывало и тоже спивалось в застольях и на многочисленных банкетах. В этом народ и партия были едины. Один партийный работник Калмыкии поучал меня:
– Запомни: выпивка без тоста – это пьянка, а с тостом – это идеологическая работа.
А на идеологическую работу средств не жалели. На культуру не хватало, а на идеологию – хоть сапогом черпай, хоть ложкой хлебай. Может быть, поэтому у нас политиков – половина страны. Особенно когда примут граммов двести. Как только соберутся больше одного, раздавят бутылку, так сразу или о бабах, или о политике. Потому что о чем еще говорить советскому человеку? О жизни – тошно. Осточертела она всем, такая жизнь. О будущем? Так ведь нет будущего: вся жизнь – в страхе: как бы еще хуже не стало. Хотя куда уж, кажется, хуже-то?